250 дней в царской Ставке. Дневники штабс-капитана и военного цензора, приближенного к высшим государственным и военным чинам - Михаил Константинович Лемке

Тогда же начальник штаба Северо-Западного фронта генерал Орановский сообщил армиям, что главнокомандующий фронтом Жилинский строго приказал военной цензуре впредь не допускать к отправке с театра военных действий телеграмм и корреспонденций со сведениями не вполне достоверными, то есть, иначе говоря, дал ей право не пропускать ничего…

8 августа в «Новом времени» известие о взятии Гумбинена было помещено раньше, чем об этом донесено было в штаб Верховного. Приказано было взыскать с виновных. Оказалось, что автор, член Виленского губернского правления Киселев, узнал об этом событии от жены командующего армией, генерала Ренненкампфа, чем объяснялся и пропуск корреспонденции виленским военным цензором. 9 августа Янушкевич сообщил об этом министру внутренних дел, указав, что «виновник подлежит ответственности, а при повторении к нему будет применен со всей строгостью полевой суд». Разумеется, министр ответил, что теперь это его не касается, так как военные цензоры ему не подчинены.

15 августа генерал-квартирмейстер штаба Верховного Данилов просил главнокомандующих армиями фронтов не разрешать печатать о плохой отточке немцами своего холодного орудия, о высоких разрывах их шрапнели и «о других подробностях, характеризующих неудовлетворительное использование ими своего оружия».

26 августа старший инспектор типографий в Петрограде предписал типографиям, чтобы «на выпускаемых ими в свет изданиях не помещались бы сведения о том, что издание разрешено военной цензурой к напечатанию и кем именно из военных цензоров».

Это распоряжение формально не нарушало «Временного положения о военной цензуре», но характерно как желание скрыть от глаз широкой публики институт предварительной цензуры.

21 августа 1-й обер-квартирмейстер Генерального штаба генерал-майор Монкевиц обратил внимание генерал-квартирмейстера штаба Верховного Данилова на слабость цензуры в штабах армий, на что получил в ответ указание, что с этим надлежит обратиться не в штаб Верховного, а к Главной военно-цензурной комиссии.

Это доказывает, как сам председатель комиссии, три года рассматривавшей проект Временного положения о военной цензуре, мало понимал основы нового «закона». Генерал Монкевиц поступил совершенно правильно, так как знал, что Главная военно-цензурная комиссия не имела никакого отношения к цензуре на театре военных действий.

4 сентября штаб Верховного просил главнокомандующих армиями фронтов и главных начальников военных округов принять меры к немедленному прекращению печатания корреспонденций из действующей армии и в том числе совершенно прекратить появление корреспонденций А. Ксюнина в «Новом» и «Вечернем времени».

Формально распоряжение совершенно незаконное, так как Положение 20 июля 1914 г. вовсе не предоставляет кому-либо права такого запрещения. Если же, по юридической безграмотности военных властей, им казалось, что основанием к этому может служить п. 20 четвертого «Перечня», то и в таком случае речь могла идти о запрещении тех или иных тем, но отнюдь не формы и внешности корреспонденций, еще меньше – лиц их авторов.

10 сентября 1914 г. начальник штаба армий Юго-Западного фронта М. В. Алексеев сообщил генералу Данилову, что граф Бобринский просил прокурора петроградского окружного суда выяснить личность Ксюнина и привлечь его и редактора «Вечернего времени» к суду за корреспонденцию из Львова в № 863 от 31 августа, где сообщалось, что наши войска проходили мимо памятника Мицкевичу с преклоненными знаменами, так как это – выдумка. Генерал Данилов снесся по этому поводу с управлением Генерального штаба.

Снова нарушение Положения 20 июля 1914 г., глава VIII которого совершенно не устанавливает какой-либо ответственности за текст, уже разрешенный военной цензурой. Зачем Совет министров занимался рассмотрением дела, вовсе его не касавшегося, надо спросить его председателя.

Пока шла переписка по бумаге генерала Алексеева, Янушкевич 11 сентября просил начальника штаба VI армии князя Енгалычева обратить внимание петроградской военной цензуры на то, что в «Новом» и «Вечернем времени» корреспонденции Ксюнина помещались сначала помеченными «из действующей армии», а после запрещения таких пометок стали появляться с указанием различных городов. По мнению начальника штаба Верховного, этого было достаточно, чтобы подвергнуть военных цензоров взысканию, а Ксюнина и братьев Михаила и Бориса Сувориных предать суду…

Разумеется, началось расследование, и оказалось, что все корреспонденции Ксюнина цензуровались в Варшаве, при сдаче их на телеграф, а потому петроградские цензоры уже их и не читали, основываясь на ст. 58 Положения: «Телеграммы, не разрешенные военной цензурой, задерживаются», и были правы, так как Положение не обязывает их не считаться с этим обстоятельством.

15 сентября начальник Генерального штаба генерал Беляев сообщил ему, что вопрос о привлечении Ксюнина и редактора «Вечернего времени» Б.А. Суворина восходил до Совета министров и решен им отрицательно, цензор же подвергнут взысканию. «Великий князь изволил признать возможным, во внимание к предыдущей деятельности Ксюнина, на этот раз, в виде особого исключения, дело прекратить и разрешить Ксюнину свою деятельность» – так гласит особая справка штаба Верховного. Потом Ксюнин просил себе разных льгот, но ему было отказано с напоминанием, что достаточно и того, что ему вообще дано право работать…

23 сентября начальник Генерального штаба генерал Беляев писал Янушкевичу: «В Петрограде, находящемся на театре военных действий, было тем не менее признано необходимым, ввиду лежащей на военной цензуре огромной работы как по надзору за многочисленными органами печати, так и по просмотру почтово-телеграфной корреспонденции, учредить, в отступление от законом указанного порядка, местную военно-цензурную комиссию. Между тем одновременное руководство деятельностью Петроградской военно-цензурной комиссии со стороны двух взаимно независимых учреждений – штаба главнокомандующего VI армией и состоящей при Главном управлении Генерального штаба Главной военно-цензурной комиссии, представляется едва ли целесообразным и в случаях несогласованности взглядов и мнений этих учреждений может повести к разнообразию и неустойчивости предъявляемых военным цензорам и печати требований. Ввиду сего, считая необходимым определенно разрешить вопрос, прошу дать по сему предмету указание». Итак, начальник Генерального штаба, как лицо, руководившее цензурой вне театра военных действий, счел возможным учредить, вопреки ясному смыслу ст. 13 и 14 Положения, на театре военных действий, в Петрограде, Особую военно-цензурную комиссию. Мало того, он посадил ее между двух стульев, подчинив по связи с театром военных действий – главнокомандующему VI армией, а по связи комиссионной организации – Главной военно-цензурой комиссии. Никто не считает Беляева военным, но канцеляристом он слывет исправным, и потому, казалось бы, от него-то можно было бы ждать понимания ясного закона и формального к нему отношения. Но секрет его непонимания, как увидим, заключался в другом…

27 сентября Янушкевич ответил Беляеву, что Верховный главнокомандующий так повелел разрешать его вопрос:

«1. Компетенция Петроградской местной военно-цензурной комиссии распространяется только на гор. Петроград, а право надзора за ее деятельностью принадлежит исключительно Главной военно-цензурной комиссии, состоящей при Главном управлении Генерального штаба.

2. На всей остальной территории района VI армии, за исключением гор. Петрограда,