Наагатинские и Салейские хроники - Екатерина Ивановна Гичко

Жах с интересом присмотрелся к веснушчатому парню, но ничего интригующего не высмотрел. Рожа добродушная, довольная…

– А звать-то тебя как?

– Ну, – парень замялся, но всё же ответил, – Лѐшкой звать.

– Лешка? – отчего-то холодок прошёл по коже.

Одурманенная жарой башка не сразу вспомнила, где слышала это имя. А когда вспомнила, Жах с ужасом уставился на парня.

– Как Лешка?

– В-вы чего? – парень слегка отстранился, но глаза его так забегали, будто он утаить что-то пытался.

– Сгинь, Тёмный дух! – неожиданно завопил заставник и, взмахнув руками, кулем свалился с облучка на землю.

Боль из плеча гвоздём вошла в голову, и Жах, захрипев, уплыл в темноту.

Очнулся заставник от звука тихого нежного голоса.

– Господин… господин… вам лучше?

С трудом разлепив веки, Жах увидел над собой миловидное девичье лицо, смотрящее на него обеспокоенными серыми глазами. Занявшееся было сердце успокоилось. Видать, грохнулся от жары на дороге, а мертвец ему привиделся.

– Лишенька, как он?

Жах повернул голову на звук голоса и выпучил глаза, увидев обеспокоенного Лешку.

– Ты… ты… – мужчина захрипел и, приподнявшись, пополз на локтях к изголовью.

– Я? – парень совсем перепугался.

– Ты же мёртв!

– Как? – обомлел Лешка. – Чего это я мёртв-то?

– Тебя же дед Лирѝм забрал!

– Какой дед? Куда забрал? – совсем запутался парень.

Они с заставником с одинаковым ужасом уставились друг на друга и продолжали смотреть, пока тишину не разрушил беспечный детский лепет, донёсшийся из другой комнаты. Мужчины невольно повернули головы в ту сторону, Лешка улыбнулся, и Жах пришёл в себя. Всё ещё обливаясь горячим потом, он утёр лоб и осмотрелся.

Лежал он в светлой комнате на кровати прямо поверх вышитого покрывала. В воздухе витал запах свежеоструганного дерева, да и сами стены были светлы, даже белить пока не нужно. Видать, совсем новый дом. У окошка, забранного кружевной занавеской, стоял деревянный стол, увенчанный глиняным кувшином с большим букетом луговых трав. Чуть наискосок в дверь можно было рассмотреть подвешенную к потолку люльку в соседней комнате. Из неё вверх, к подвешенной карусельке из деревянных зверушек-игрушек, тянулись мягкие детские ручки.

– Прости, парень, – Жах тяжело вздохнул. – Знакомца напомнил. А тут эта жара, рана ноет… Сплоховал.

– Да… что уж там, – Лешка замялся. – Вы к столу присаживайтесь, Лиша сейчас поесть соберёт. Переночуете у нас, отдохнёте, а завтра дальше пойдёте.

– Дядька Ина̀й завтра к тестю в Отрѝжи собирается, – девушка обратила взор на Лешку. – Ты сходи, поговори с ним. Может, возьмёт путника. Только отобедай сперва. Я сейчас быстро соберу.

Она торопливой поступью бросилась прочь из комнаты. Жах невольно проследил за ней взглядом. Ладная девка, хороша, русая коса ниже пояса. Только на лицо ещё ребёнок, да и стан по-девичьи тонок, словно не рожала недавно. Заставник перевёл взгляд на Лешку и отметил, что тот тоже выглядит как мальчишка. Эх, сами ещё дети, а уж своё дитя нянчат!

Девушка быстро собрала на стол. Выставила новенький чугунок со щами, свежеиспечённый хлеб, ломтями нарезанное бело-розовое сало, крынку с дымящейся картошкой, квашеную капусту, свежие огурчики и два кувшина – с молоком и квасом.

Мужчины сели друг напротив друга, а Лиша убежала на зов ключницы что-то там решать.

– Хозяйственная, – улыбнулся Жах.

– Ага, – ответная улыбка Лешки была столь счастливой, что Жаху вновь стало противно.

Противно от собственно жизни.

Налив себе квасу, Жах отпил сразу полкружки и облегчённо вздохнул. Под окном протекал ручей, и от него веяло прохладой. В голове малость прояснилось, и заставник заинтересованно повёл носом в сторону щей.

– Ты уж меня прости, – ещё раз повинился он, наполняя чашку, и посмотрел поверх букета на парня. – Суеверие у меня было такое в жизни, что и не поверишь. Уж больно ты на того парня похож, только он моложе был. Да ещё и звать вас одинаково.

– Да ладно уж, – неловко отмахнулся парень, опуская голову.

– Лет шесть назад это было. Зимой, – Жах хотел излить душу. Да и неприятно оставаться в чужой памяти истерящим мужиком, падающим в беспамятство, как нежная городская барышня. – Сопровождал я тогда новобранцев в Ыйскую крепость. Двадцатилетние мальчишки, олухи по большей части. Некоторых сопровождали родственники и по пути по своим деревнях расходились. И вот среди них дедок был один. Весьма благообразный, его все вокруг дедушкой звали. Всё бы ничего, но был он очень похож на деда Лирѝма из Отловѝных Бро̀шек. Хороший был дед, душевный. Никогда от чужой проблемы не отмахнётся, всегда словом добрым поможет. Да только за два года до этого я сам его помогал на погребальный костёр нести. Помер.

Лешка уставился на него поверх букета круглыми глазами.

– Вот и я так же, – Жах подул на ложку со щами. – Смотрю и не верю. А тут он – раз! – и как-то ночью пропал. Проснулись, а нет дедка. Ну все решили, что его деревня рядом и он домой пошёл. А я начал расспрашивать новобранцев, чей родич, а никто из них его не знает.

Парень сглотнул.

– Странность, – Жах засунул ложку в рот и блаженно прикрыл глаза. – Ох, зелье-то какое! Ворожить на любовь такими щами можно. А с ним больше всего общался паренёк Лешка. Он смурной с самого начала был, видать, на службу больно и не рвался, да родичи настояли. И вот дня за два до прибытия в крепость он ночью пропал.

– Как за два дня? – поразился Лешка.

– Всё обыскали, нет мальчишки. Ну и плюнули на него, а я думаю, дед Лирим за ним пришёл, – Жах хлебнул щей. – Не просто так же он являлся. Пришёл, приметил парня…

– А чего сразу тогда не забрал?

– Ну, может, пытался вымолить его жизнь у богов, – пожал плечами заставник. – Дедок-то при жизни хороший был, душевный.

– М-да…

Некоторое время тишина прерывалась только стуком ложек и детским лепетом. Лешка ел как-то без аппетита, а потом и вовсе бросил ложку в чашку и запустил пальцы в волосы.

– Я тем Лешкой был! – вдруг выпалил он.

Ложка выскользнула из пальцев заставника, и он с ужасом уставился на парня.

– И меня никто не уводил, я сам… сбежал, –