Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

понесла большие потери; среди убитых были ногайский «большой мурза» Теребердей и трое ширинских князей. Суздалец, сын боярский Темир Алалыкин, пленил «кровопийцу Дивей-мурзу» — лучшего ханского полководца (в наших летописях Дивей-мурза — имя ногайского князя; но есть сведения, что дивей-мурзами называли начальников крупных отрядов в несколько десятков тысяч человек). Вместе с ним в плен попали многие татарские мурзы, «жива» взяли и астраханского царевича. Русские потеряли всего 70 человек.

Ни одна из противоборствующих сторон не оставила своих позиций. Следующие два дня было затишье; охотники из обеих армий выезжали в поле и «травились» друг с другом.

Между тем, несмотря на успех в сражении 30 июля, положение русского войска было не из легких. В лагере кончались запасы продовольствия, и в «полках учал быть голод людям и лошадям великий». Бедственное состояние армии настолько бросалось в глаза, что даже пленный Дивей-мурза дерзко заявил князю Михаилу Воротынскому и воеводам:

— Эх, вы, мужичье! Как вы, жалкие, осмелились тягаться с нашим государем, крымским ханом!

Воеводы попытались урезонить его:

— Ты сам в плену, а еще грозишься!

На что Дивей-мурза заявил:

— Если бы взяли не меня, а хана, я бы его освободил, а вас бы, мужиков, угнал в полон. — И по просьбе воевод пояснил: — Я выморил бы вас голодом в вашем гуляй-городе в пять-шесть дней.

Замечание татарского полководца было настолько верно, что воеводы не нашлись что ответить ему. Действительно, в русском лагере уже ели конину.

Воеводы пытались побудить хана к отступлению ложными известиями о подходе к ним подкреплений. Но хитрость имела обратный эффект — она только подхлестнула Девлет-Гирея на активные действия. Впрочем, и это было неплохо, ибо в данной ситуации для русских существовал только один непобедимый враг — голод.

2 августа сражение развернулось с наибольшей силой. Девлет-Гирей бросил главные силы («многие полки») на гуляй-город, чтобы освободить Дивей-мурзу. Противники вступили «в бой насмерть». Татары наступали в конном строю и даже против обыкновения спешившись, пытаясь разломать укрепления гуляй-города, где засел князь Хворостинин со стрельцами и немецкими наемниками. Стрельцы и немцы стойко отражали врагов, которые уже хватались «за стену руками»; побили многих и «рук татарских бесчисленно обсекли». Другие русские отряды притворным отступлением заманивали татар под огонь замаскированных пушек. Вокруг гуляй-города росли груды татарских тел, кровь текла рекой.

В то время как гуляй-город изматывал основные силы орды, князь Воротынский с Большим полком, скрытно двигаясь по дну лощины, вышел в тыл ханскому войску. Дождавшись, когда татарский натиск стал ослабевать, Воротынский подал условный сигнал. Из гуляй-города раздался залповый огонь изо всех орудий и пищалей; вслед за тем князь Хворостинин со стрельцами и наемниками «вылез» из укреплений и атаковал татар. Одновременно с тыла на орду навалился Большой полк. «И сеча была велика…» Зажатые в клещи, татары были разбиты наголову. Потери орды были огромны; в бою были убиты все ближайшие родственники Девлет-Гирея — его сын, внук и зять.

Ночь развела сражающихся. Наутро, оставив в тылу 5-тысячный заслон, хан обратился в паническое бегство. Русские преследовали его по пятам, гоня перед собой татарский арьергард, который почти весь нашел смерть на берегах Оки, — одни были убиты, «а иные в воду вметались да потонули…».

Разгром орды был полный. Летописец говорит, что Девлет-Гирей «ушел с соромом», «пошел в Крым скоро наспех» — «не путьми, не дорогами, в мале числе», потому что большая часть его войска погибла: в родные степи вернулось всего 20 000 татар. Велики были и потери турецких янычар. Курбский пишет, что «турки все исчезоша и не возвратился, глаголют, ни един в Константинополь». Русским досталось множество пленных и трофеев — шатры, знамена, обоз, артиллерия и личное оружие хана. Воеводы держали татар в таком напряжении от первого до последнего дня вторжения, что огромная ханская рать не причинила почти никаких разрушений пограничным областям — у нее просто не было на это времени.

Таково было это славное сражение у Молодей, на берегах Лопасни. Имя победителя хана, главного московского воеводы князя Воротынского сделалось тогда широко известным за пределами Руси — не только в христианских государствах, но, по словам Курбского, и у «главных бусурман, сирень турков»[16].

Молодинское сражение обескровило Крымскую орду и надолго обезопасило русские земли от новых нашествий из степи. Следующий серьезный набег на московские рубежи крымцы осмелились предпринять только в 1591 году, при новом хане Кази-Гирее.

***

Известие о победе над ханом застало Ивана в Новгороде за странным занятием. Местный летописец, говоря о празднествах в честь победы, коротко заметил: «Того же лета царь православный многих своих детей боярских метал в Волхову реку, с камением топил».

Эти казни не были повторением новгородского погрома 1570 года. «Свои» боярские дети были не кто иные, как опричники.

Бесстрастная летописная строка мельком зафиксировала событие огромной важности: в августе 1572 года Русская земля избавилась сразу от двух страшных зол — угрозы татарского порабощения и опричного ига. Земщина снова стала Русью.

Но странное дело: при знакомстве с источниками того времени создается впечатление, что этот капитальный факт заметил на Руси всего один человек — иноземец, опричник Штаден, да и то только потому, что ликвидация опричных порядков коснулась его самым непосредственным образом — Штаден, как мы помним, был исключен из опричнины и лишен поместий.

Штаден пишет, что уничтожение опричнины было вызвано бесчинствами опричников над земщиной: «По своей прихоти и воле опричники так истязали всю русскую земщину, что сам великий князь объявил: «Довольно!» Теперь Грозный перетряхнул самих опричников. Свертывание опричнины началось с расправы над Афанасием Вяземским и Басмановыми и продолжалось год-полтора. Решительный шаг в этом направлении царь сделал после пожара Москвы 1571 года. Посетив в это время опричную резиденцию, Штаден был поражен царившим там запустением: «Когда я пришел на Опричный двор, все дела стояли без движения… все князья и бояре, которые сидели в опричных дворах, были прогнаны; каждый, помня свою измену, заботился только о себе». Опричники должны были возвратить земским их вотчины, отдать все долги; земские наконец получили право обжаловать все прежние судебные решения о долговых расписках и кабалах. «Если бы Москва не выгорела со всем, что в ней было (то есть с судебными архивами. — С. Ц.), — пишет Штаден, — земские получили бы много денег и добра…» Тем не менее «все оставшиеся в живых (земские. — С. Ц.) получили поместья, опустошенные и ограбленные опричниками». Опричники выразили царю свое недовольство, — «тогда великий князь принялся расправляться с начальными людьми из опричнины». Погибла чуть не вся старая верхушка опричного корпуса: князь Василий Темкин был утоплен, Петр Щенятев повешен на воротах собственного двора, князь Андрей Овцын вздернут