Просроченный долг - Йожеф Лендел

<было> там градусов тепла, только хлеб, полученный утром, к обеду уже плесневел, из холодной воды шел пар, из кипятка пар не шел. Там бюло <было> множество избитых людей. А главное — настроение: не „признаешься“ — убьют.

На первом допросе вступительным словом это подтвердил и следователь Маркусов: „Вы безусловно попадете в лагерь. Выбирать можете только в том, что попасть здоровым или калекой“ — а потом: „Пиши и т. д. о твоей шпионскую<ой> деятельность<и>“.

Когда я отрицал всякую шпионскую деятельность, Маркусов избил меня предметом вроде линейки. Я получил сильные удары по позвоночнику и по ногтям, которые у меня от этого почернели.

Потом он спрашивал: знаю ли я Бела Куна. Когда я сказал, что знаю, он изменил свое требование: „Пиши о своей контрреволюционной деятельности“, одновременно подчеркивая, что мое положение безнадежно, угрожал, что арестует мою жену и от нее получает <получит> показание и т. д.

В конце концов, он добился тех протоколов, которые вы теперь видите в деле. Но для этого потребовалось больше двух недель. Причем избиение в <на> свежем воздухе в кабинете следователя было легче, чем пребывание в подвале, откуда я вышел с десятками язв, хромой, желтый, с высокой температурой — в таком состоянии, что товарищи в камере не узнали меня. Об этих подробностях пишу сейчас в первый раз.» И дальше: «Мои показание<я> были вынужденние<ые>, ложные и частично бессмысленно переписан<н>ые из газет, которые как раз в это время публиковали процесс Бухарина. Вы можете убедит<ь>ся, что часть мною писанного <написанного> местами более правильно по-русски писано <написано> — это и есть переписка из газет, кот. <которые> мне давал следователь» (Цитируется по подлинному документу, который был передан мне в 1993 г.).

В самом начале следствия дядя Виктор и отец случайно встретились в бане Таганской тюрьмы. Виктора только что привезли, а отец уже прошел через многодневные истязания. Вот как об этом вспоминал Виктор Тоот: «Началось страшное. Меня бросают в камеру. Еще раньше я встречаю в бане Йошку. Он обнажен, кровавые полосы на спине, исхудавший, с запавшими глазами, болезненно сгорбившийся, с черной бородой, как будто взят из французской иллюстрации времен средневековья. Он рыдает. Первый вопрос — Нина, ничего с ней не случилось? не арестована? Успокаиваю, подавляю слезы, говорю холодно, чтобы выдержать»25.

В 1947 году, вернувшись из лагеря, отец тоже рассказал об этой встрече маме. Вот что она пишет в своих воспоминаниях: «Встретились они в бане и едва узнали друг друга, так Йошка исхудал, все тело было в синяках от побоев следователей. Йошка первый задал вопрос: „Как Нина?“, ведь его арестовали раньше. Виктор сказал, что пока меня не арестовали. А ведь следователь все время говорил Йошке: „Не отпирайтесь, подписывайте все, что вам дают, потому что ваша жена уже во всем призналась и все рассказала про вашу шпионскую деятельность“. Чтобы спасти меня, Йошка махнул рукой и сказал что-то вроде того, что “другого я от нее и не ждал!” Это ли помогло или то, что работа у меня была безобидная, музыкально-педагогическая, а Вера была художницей, но ни меня, ни ее не арестовали». Слышала об этой встрече от отца и я. Помню, он сказал: «Виктор плакал». Я думаю, что плакали оба.

Один из свидетелей показал, что Лендел был в близких отношениях с Белой Куном, тогда уже расстрелянным, чего он не отрицал, поскольку, будучи редактором венгерского журнала, каждый день приходил по утрам на квартиру Куна, чтобы за завтраком обсудить текущие дела. Кун поручил ему перевести свою брошюру на немецкий язык. Кто-то показал, что Кун достал ему путевку в Сочи, чего он также не отрицал26. Все эти «обвинения» были зафиксированы в протоколах допросов.

В декабре 1993 года я имела возможность ознакомиться со следственным делом отца и получила некоторые подлинные документы (собственноручные заявления, написанные в тюрьме и лагере) и 3 фотографии. Дали мне также приобщенный к делу месячный проездной билет берлинского метро, по-видимому, это было доказательством шпионской деятельности.

Пока шло следствие, мама ничего об отце не знала. Как и другие родственники арестованных, она ходила по тюрьмам, пытаясь хоть что-то узнать. Иногда они ходили вместе с М. Бубер-Нойман, которая также написала об этом в своей книге: «В феврале 1938 года был арестован мой друг Йозеф Лендел. Его жена стояла вместе со мной в очередях перед разными тюрьмами и неделями искала своего мужа»27. Однажды Грета (Друзья звали Маргарет Гретой.) не пришла на условленную встречу в метро. Прождав около двух часов, мама поняла, что ее тоже арестовали (М. Бубер-Нойман арестовали 19 июня 1938 г.).

23 апреля 1939 года за участие в контрреволюционной троцкистско-террористической организации ОСО (Особое совещание.) заочно приговорило Йожефа Лендела к 8 годам исправительно-трудовых лагерей. Его направляют в Норильлаг. Этап в Норильск длился почти два месяца, сначала по железной дороге до Красноярска, потом 40 дней в наглухо задраенном трюме баржи от Красноярска до Дудинки. В Норильск он попал в июне 1939 года, а в 1943 году был переведен в другие лагеря Краслага (в Канске, в Иланске).

Надолго прерывается связь с семьей. Первое письмо из лагеря датировано 14 января 1940 года (Сохранившиеся письма из лагерей, Александрова и ссылки (1940–1954) мы с мамой передали в Отдел рукописей Библиотеки Венгерской Академии наук (MTAKK Ms 5539/94-133).). В нем отец сообщает, что первое письмо от 15/VI.39 года получил 8.1.1940 года. Благодарит «за хорошее, за доброе и умное письмо» и за посылку, которой он еще не получил, за заботу («от твоей заботы мне стало легко и весело на душе, хочется еще жить и увидеть тебя»). Он старается подбодрить жену, пишет, что не потерял надежды, просит узнать или проконсультироваться о судьбе отправленного из лагеря очередного заявления о пересмотре дела (подобные просьбы будут во многих письмах). Просит жену не беспокоиться, так как им выдали теплые казенные вещи: ватные брюки, валенки, телогрейку, полушубок, что «достаточно для 38–40 градусов мороза, а если больше 40 мороза или ветер, на работу не посылают. Так, в январе в первой половине 5 дней не работали». Вместо консервов и сухарей («мы здесь 20 раз в месяц получаем рыбу, и всегда консервное, то есть соленое») просит прислать немного орехов. Сообщает с иронией, что, так как «дорогие папиросы не в моде», курит исключительно махорку. Откликается на новости в семье, просит купить племянникам подарки. Интересуется творческой работой жены: «Новых танцев и постановок много сочинила? Например, на марш Шуберта, который так давно хотела?» Пишет, что хотел бы