Беспокойные боги - Кристофер Руоккио

и отвратительные, формы, мало чем отличающиеся от тех, что я видел во внешнем зале Дхар-Иагона. Нечто похожее на человеческий мозг, усеянное глазами, многорукое, ползающее. Свернувшаяся кольцами змея с бесчисленными оперенными крыльями. Львица с лысым лицом женщины. Мужчина с козлиной головой и посохом. Человек с крыльями летучей мыши и лицом, похожим на какое-то многоногое морское чудовище. Самыми большими из них были извращенные кариатиды, поддерживающие сводчатую крышу, чьи потрескавшиеся и осыпающиеся фрески изображали небеса, заполненные ангелами, которых, очевидно, не тронули дьяволы, находящиеся внизу.

Засмотревшись на них, я споткнулся и зацепился за угол одной из скамей. По полу змеился огромный кабель из плетеного металла. Это был всего лишь один из многих, из бесчисленного переплетения, покрывавшего пол этого великого храма, протянувшегося от притвора до алтаря.

На его месте была качающаяся колыбель, установленная на пьедестале, где сходились все эти кабели. Перед ней находилась сгорбленная фигура в потускневшем белом одеянии, стоявшая на коленях спиной ко мне.

Это был храм, собор Тихого, место, которое я видел в своих видениях. Оно было священным и оскверненным одновременно - оскверненным, чувствовал я, и догадывался, что чудовищные статуи были поставлены здесь кем-то из поздних строителей. И все же я опустился на колени в шоке и благоговении.

"Встань, - раздался двойной голос из дверей позади.

Я оглянулся и снова увидел, что мальчика по имени Рэг уже нет. Большие двери были закрыты.

"Рэг?"

Kures zir ol.

Вот и я.

Голос раздался сверху, заполнив пространство великого храма, как вода заполняет стакан.

Священный ужас охватил меня, когда я узнал качества этого голоса, эти два голоса, слившиеся в один. С трудом поднявшись на ноги, я отступил на шаг, пятясь к притвору и наружным дверям. Все это было уловкой, хотя я плохо понимал, как это было сделано.

Я мертв, сказал я себе. Я умираю, вижу сон. Все это - одно последнее видение.

Am branuran oah i ge.

Это не сон.

Коленопреклоненная фигура встала, и я увидел, что это не человек, а снова мальчик Рэг, только на нем была мантия поверх испачканных и неряшливых одеяний. Пока я стоял, парализованный, совершенно ошеломленный, он двинулся ко мне, казалось, скользя по пространству между нами, как будто расстояние само сокращалось. По мере приближения он, казалось, становился все больше, как Ушара в пантеоне Фанамхары, пока - хотя на вид он был всего лишь мальчиком - не стал выше меня. Он раскинул руки, и из них и из всего его тела хлынул свет. Я провел рукой по лицу, чтобы прикрыть глаза, и отвернулся.

Сердце стучало в ушах, а в голове не осталось ни единой мысли, кроме одной определенной.

Он был одним из Наблюдателей.

Ganae ge noan caphid.

Не бойся.

Произнес этот двойной, неземной голос. Рука - человеческая рука, теплая и с пятью пальцами - легла мне на плечо; и голос - человеческий голос, голос, похожий на голос мальчика, которого я встретил в Колодце, - сказал: "Я Судья, Рагама".

 

ГЛАВА 40

СУДЬЯ

Я вырвался из этой теплой и кажущейся человеческой руки. "Ты один из них!" крикнул я, отступая назад. Моя нога зацепилась за один из змеящихся по полу кабелей, и я упал.

Надо мной стояло темное пятно, светящееся каким-то своим светом. Существо, которое я называл Рэгом, заговорило, причем одним голосом, а не двумя: "Я - то, чем они должны были стать. То, чем они были раньше".

"Раньше чего?" спросил я.

Ответа не последовало.

"Кем они должны были стать?" спросил я. Я зажмурил свои воспаленные глаза, желая, чтобы они увидели. "Кто ты?"

"Тот, кто сдержал свою клятву", - сказал Рагама, и мне показалось, что в его тоне я уловил намек на язвительную улыбку. "В отличие от тебя".

Это заставило меня открыть глаза. Сначала я с трудом разглядел стоящего надо мной Судью. Если раньше он казался ребенком, превратившимся в мужчину, то теперь он действительно был мужчиной, которым мальчик по имени Рэг мог бы стать, если бы прошло время: сильная челюсть и твердый взгляд, такой же образ статного совершенства, как и сама Ушара, такой же мужественный, насколько она была женственной. Его черные волосы вились вокруг лица, напоминая профиль многих греческих героев, хотя он был одет в это залатанное серое одеяние и изодранную мантию.

"Какую клятву?" спросил я, завороженный преображением, которое произошло с мальчиком, мужчиной, существом, возвышающимся надо мной.

"Сделать то, что должно быть сделано", - сказал он и протянул мне руку, - "ради блага всего творения".

Всего на мгновение я увидел бесчисленные руки, протянутые ко мне - к бесчисленным меня, простирающимся в бесконечной ширине времени. Я спросил: "Ты - Тихий?"

Судья не пошевелился, не опустил протянутую руку. Он только улыбнулся. "Тихий..."

Ollori, doshae i Britagge?

Что такое "Тихий", Дитя?

Казалось, я снова стал ребенком, а вопрос задал голос Гибсона. Такой ясный вопрос, такой простой, такой прямой. Я мог только покачать головой.

Рагама, обладавший терпением камня, все еще наклонялся, чтобы протянуть мне руку.

Я заговорил с большим трудом, чувствуя, что от моего ответа зависит вся моя сущность - сама моя душа. "Я не знаю", - сказал я наконец, затем еще раз, более точно. "Я не уверен".

Поначалу я считал Тихих народом, вымершей расой космических путешественников, намного более древней, чем человек. На Аннике Тихий проявил себя - показал себя как единый интеллект, его "мы" - "мы" Императоров.

Он был сущностью, существом, личностью, а вовсе не расой.

Другой Адриан, которого я видел в своей камере под Ведатхарадом, повторил это откровение. Пусть он убьет меня, - произнес тот другой потрескавшимися и окровавленными губами, - я буду верить в него.

Надо мной все еще ждал Судья, все еще протягивал руку.

"Он здесь?" спросил я, глядя на колыбель. В своих снах, в своих видениях этого чужого места я слышал плач невидимого младенца. Сейчас все было тихо.

"Твоя ошибка, - указал Судья, - в том, что ты считаешь, будто он где-то есть, как ты или я. Его нигде нет, и поэтому он одновременно везде".

"Хватит загадок!" огрызнулся я. Я попытался встать, но босые ноги снова споткнулись о кабели. Я зацепился за край одной прогнившей скамьи, ударившись коленом о твердый пол с такой силой, что у меня свело зубы. Трос не поддавался. Он был твердым прочным, как камень.

Рука Рагамы все еще была там, в пределах досягаемости. Я свирепо посмотрел на