Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

Приехали в Урмию. Спросили у проходящих солдат, где штаб и поехали по указанному направлению. На улицах грязь непролазная! Против штаба, по другую сторону улицы, когда-то, должно быть, был чей-то сад, а теперь в глубокой размешанной со снегом грязи стояли лошади, казенные фургоны, хозяйственные двуколки. Тут же ходят солдаты по колено в грязи. Транспорт остановился посреди улицы. По одной стороне ее шли казачьи сотни и салютовали стоящей у показанного нам здания штаба группе офицеров.

– Вон там стоит какой-то генерал, – выглядывая из двуколки, сказал муж.

Когда прошли казаки, военные стали переходить на нашу сторону улицы. Муж вышел из двуколки и стал ждать. Самый молодой из подходящих офицеров приложил руку к козырьку и назвал себя:

– Генерал Левандовский.

Я спряталась внутрь двуколки. Муж отрапортовал, что только что пришел и не знает, где поставить транспорт.

– А! Вы пришли на смену стоящему здесь транспорту? Так пока становитесь хотя в эту грязь! А когда тот транспорт уйдет, займете его место! Кто знает здесь, где живет старший врач? – обратился генерал к сопровождающим его офицерам.

Потом все ушли обратно на другую сторону улицы и вошли в калитку, за которой, в глубине, виднелся большой дом. Наши солдаты неохотно въезжали и ставили своих лошадей в эту грязь. Подпрапорщик подошел к мужу.

– Я боюсь, что мы здесь загубим лошадей. Это сплошная зараза. Тут стояли до нас тысячи лошадей! Когда сухо, то еще можно терпеть. Но теперь, вон, до колена жидкая грязь!..

– Ничего не поделаешь! Другого места нет. Я сейчас пойду к этому старшему врачу и расспрошу, где стоит его транспорт. Может быть, мы сможем поставить туда же и наш? – Муж ушел, а я осталась сидеть в двуколке, которую Ткаченко поставил на бугорок, как на остров, с которого, если ступишь, то уйдешь по колено в жидкую грязь. Пришел какой-то чужой солдат и сказал, что меня просят пить кофе к старшему врачу санитарного транспорта.

– У нас есть свой старший врач! – сказал Ткаченко.

Мне не оставалось ничего другого, как принять приглашение. И, в подражание персидским дамам высшего общества, которые выезжают с визитом на осле, я поехала в санитарной двуколке. Другого выхода и не было, иначе утонешь в грязи! Ехать пришлось всего-навсего два квартала, но с завитушками; то есть проехали полквартала – повернули, потом еще полквартала – и опять завернули в узкую улочку, с одной стороны которой стена была вышиной с двухэтажное здание, а с другой – только в рост человека. Наконец остановились около крыльца! Дом двухэтажный, но окна выходили на улицу только на втором этаже, а у первого вся стена была глухая. Мы вошли в сени. В них оказались три запертых двери. Солдат открыл дверь направо и пропустил меня в комнату. Там за столом сидели мой муж и еще один врач. Оба встали, Ваня познакомил нас, и хозяин пригласил нас за стол.

– Егор, сделай яичницу и кофе, – сказал хозяин провожавшему меня солдату. Комната была большая, высокая; два окна выходили во двор, пол кирпичный; ближе к дверям, посреди комнаты, стоял простой деревянный стол, за которым и сидели эти два врача. На столе стояли чашки, черный хлеб, соль на блюдечке, вилки и заржавленные ножи. Все здесь было мрачно и напоминало скорее склеп, чем жилую комнату.

– Тина, доктор уступает нам эту комнату. Он спит наверху, а здесь столовая, – сказал муж. – И, знаешь, под полом этой комнаты течет речка!

Две недели мы жили в этом склепе без солнца и света. В нем было, правда, два окна, но и они выходили под крышу. Ни один луч солнца никогда не проникал в комнату. Уборная для всех жильцов дома была в подвале, где протекал арык и естественным образом омывал эту уборную. Поперек арыка были по всему подвалу перекинуты доски, и, таким образом, целая рота могла одновременно пользоваться этой примитивной уборной. А ниже дома, где ручей выходил наружу и весело бежал дальше по открытой улице, айсорки в нем мыли посуду и умывались сами. После обеда открывались калитки всех домов улицы, из них выходили молодые женщины и девушки и, смеясь и разговаривая, мыли и чистили медную посуду песком, беря его со дна ручья…

Грязь подсохла за эти две недели. Солнце греет по-летнему. Цветут персики и миндаль. А маленькие персидские и айсорские дворики полны цветущих гиацинтов, ирисов и фиалок. Но почему нет радости? На сердце тяжесть и давящая тоска! Ваня тоже мрачен. Пьет еще больше, чем всегда… Посылает за вином за десятки верст. Привезут целую ведерную бутыль, а через несколько дней уже опять посылает за новым вином…

– Ваня! Ведь еще есть вино!

– Мало!.. Нужно, чтобы всегда был запас! Близко вина уже нет. Приходится посылать за ним далеко. А это занимает много времени – два-три дня…

Наконец транспорт, который сменил муж, ушел из Урмии. Две недели старший врач переписывался с Главным управлением и с Хоем, выпрашивая для себя хорошее место. Не знаю, удалось ли ему это. После его отъезда мы перешли наверх в его комнату. Она была хотя и меньше той, нижней, нашей, но зато очень светлая. Три окна, в которые целый день светит солнце. Одно окно закрыли ставней и поставили около него мою кровать, а кровать мужа поставили у противоположной стены. В стене этой есть выемка наподобие полки, где он кладет папиросы, стакан с вином и револьвер. Посреди комнаты стоит железная печь. По вечерам приходится еще топить ее. Была и еще кое-какая мебель, стол, три стула, умывальный таз и медный кувшин для воды; да еще на полу медвежья шкура. В стене было углубление вроде шкафа, куда я повесила свое и мужа платье.

– Ваня, почему ты не выходишь никуда из комнаты? Даже в команду совсем перестал ходить. А всюду так хорошо! Цветут деревья!..

– Да! Да! Это весна идет! Я знаю… Но почему-то она такая неприветливая, тяжелая и скучная. Меня день и солнце раздражают. Я бы хотел, чтобы была все время ночь… Топилась бы печка, и ты всегда бы со мной сидела!..

– А ты бы пил не переставая?! Да? Ты этого хочешь?.. Но, родной мой, я и так ведь все время сижу дома!

– Нет! Ты часто уходишь и подолгу не возвращаешься!..

– Но тебе это только так кажется!.. Я хожу в лазарет и каждый день бываю в транспорте! Посмотрю лошадей, поиграю с Султаном[51], поговорю с санитарами и потом иду домой. Иногда только пройдусь до русского консульства, там огромное