Записки сестры милосердия. Кавказский фронт. 1914–1918 - Х. Д. Семина

– Вот ведь ты познакомилась же где-то с этим доктором Жуковским! И он провожает тебя каждый день! А сколько у тебя еще знакомых там, которые боятся приходить сюда и которых я не знаю?!

– С доктором Жуковским я познакомилась в лазарете, и тебе бы самому следовало сделать ему визит. Он семейный и очень приятный человек.

Когда я собралась идти в лазарет на вечернюю работу, муж спросил:

– Куда ты? Опять в лазарет?.. Сиди дома! Там и без тебя обойдутся! Хочешь, поезжай лучше верхом с Ткаченко или Гайдамакиным. Лошади совсем застоялись.

– Хорошо. С удовольствием. Но я согласна ехать только с тобой!

– Нет, я не поеду. А хочешь, пошлю за твоей подругой – сестрой Тарасовой?

Я согласилась, и сестра Маруся через пять минут была уже у нас. Я ее познакомила с мужем, и мы пошли в транспорт. Там для нас поседлали лошадей, и мы поехали.

– Тина Дмитриевна! Можно мне расшевелить вашего мужа и заставить его выйти из дома? – вдруг сказала сестра Маруся.

– Как это вы сделаете, Маруся?

– О, все мужчины одинаковы! Стоит только расшевелить его, и он не будет сидеть дома.

– Что вы хотите сказать? Я вас не понимаю, Маруся? Вот вы какая!..

– Ну, если я позволю ему поухаживать за мной, так разве он после этого будет сидеть и киснуть в комнате? Он придет к нам в лазарет и будет стараться понравиться мне!..

Я прямо чуть не свалилась с седла! Эта ее уверенность в своих чарах была неподражаема!.. И я сказала:

– Хорошо. Попробуйте!..

– Отлично. Раз вы одобряете мой план, я сейчас начну действовать!.. Я мужчин знаю. Он только что познакомился со мной, и я на него произвела хорошее впечатление. Теперь я пойду прямо к вам на квартиру и скажу ему, что вы пошли в лазарет. И затем сама поведу атаку на него. Когда вы вернетесь, то он будет уже мой!

– Ну, знаете, это немного уж чересчур. Я вовсе не собираюсь передавать вам мужа!..

– Так ведь если он влюбится в меня, он сразу оживет, мужчиной сделается!.. А он мне понравился!..

Я не могла не рассмеяться… Мы вернулись в транспорт. Маруся ушла «отбивать» от меня моего мужа, а я села на ступеньку крыльца и стала разговаривать с санитарами. Но что-то вдруг точно ударило меня!.. Я, кажется, с ума сошла! Как могла я так легко и шутя отнестись ко всей этой бессмыслице?! Как могла позволить делать какие-то дурацкие опыты?!.. Я вскочила и выбежала на улицу… и нос к носу столкнулась с… Марусей?! Вид у нее был совсем смущенный, и можно было подумать, что кто-то ее высек…

– Маруся! Что с вами случилось?!

– Я от вашего мужа иду…

– Ну?..

– Да он какой-то странный… Сколько я ни говорила с ним, он смотрит на меня и молчит… Потом вдруг предлагает вина. Я выпила. Но разговор так и не вышел. Он так смотрел на меня, что мне стало страшно!.. Потом вдруг заговорил… «Бедная вы, – говорит, – девушка!.. Если уж очень вам хочется кого-нибудь соблазнить, так на меня времени не теряйте! А лучше всего уходите скорее! А я люблю только свою жену». Ну, я и ушла…

Я пошла домой. Муж ходил по комнате и сердито спросил:

– Зачем эта обезьянья рожа приходила сюда? Я ее выпроводил и, надеюсь, надолго отбил охоту приходить сюда… Стала кокетничать со мной. А я дал ей понять, что с ее красотой нужно сидеть в темной комнате и без зеркала. Тогда она обозлилась и быстро ушла…

Бедный Ваничка! Я тоже оскорблена за тебя!..

– Гайдамакин! Будем чистить квартиру! Ведь скоро Пасха, – говорю я.

– Ну вот! Разве я сам не почищу?

– Галкин, пришлите кого-нибудь побелить комнату, – сказал муж подрапорщику.

И на другой день нас трое – я, Гайдамакин и еще один санитар – обмели комнату, побелили ее и вымыли окна. Я старалась всячески помогать им. Во время нашей работы в окно влетели два воробья. Они пищали и били друг друга так, что перья летели. Оба солдата бросились ловить их. Но поймали только одного, а другой улетел. Поймал его солдат Пронин и держал в кулаке.

– Оторви ему голову! – сказал Гайдамакин. Но я заступилась за воробья и велела отпустить его на свободу.

– Нет, барыня. Ему нужно оторвать голову, чтобы кровь его пролилась в этой комнате. А то случится несчастье.

– Не смейте этого делать у меня в комнате! Сейчас же отпустите воробья!

Оба солдата посмотрели друг на друга, как бы без слов говоря: «Непонимающая дура, что с ней поделаешь!» И воробья выпустили. Гайдамакин только чмокнул, «пеняй, дескать, на себя, если не хотела слушать доброго совета».

Как-то пошла ко всенощной. Прихожу, а служба еще и не начиналась. В коридоре на полу сидят казаки, присланные командиром сотни говеть. Я подошла к ним и села на подоконник. Казаки были забайкальцы. Все бородатые, с длинными, в кружок остриженными волосами.

– Что, сестрица, тоже говеть пришли? – спросил меня казак, жуя черный хлеб с сахаром.

– А вы разве говеете?

– Да, прислал наш сотенный командир. Небось сам-то не говеет. А нас заставляет. А какие у казака грехи? Да еще на войне! Вот сидим да сахар с хлебом жуем. Церковь-то еще заперта. Рано, должно.

– С чем будете пить чай, если сахар съедите с хлебом?

– Чай мы пьем с солью да с салом. Так у нас все делают в Сибири…

Почему все время я чувствую тоску и тяжесть на душе?.. Вот и в церкви нет душевного успокоения. И на работе, около больных… Нигде! Точно кто-то идет за мной тяжелый, мрачный и давит меня… Сегодня ночью проснулась от собачьего воя под моим окном. Ночь была лунная, светлая, как день. Я подошла к среднему окну, которое никогда не закрывалось, и выглянула на улицу. Перед домом сидел наш Султан, тявкал и подвывал. Жалким, худым казался он мне сверху в неверном свете луны.

– Султан, Султан! – тихо позвала я его, чтобы не разбудить Ваню. – Что ты плачешь?.. Замолчи!.. – Он слабо повилял хвостом и замолчал. Но когда я легла в постель, он опять тоскливо завыл… Утром пришел Галкин с рапортом, и, как всегда, с ним пришел и Султан. Но сегодня он вел себя как-то совсем странно… Подпрапорщик, постучав в дверь, вошел в комнату. Но собака не пошла за ним, а осталась в сенях…

– Султан, пойди сюда! – позвал муж. Собака нехотя и осторожно вошла… Но сделав два шага, вдруг остановилась, уперлась передними