Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

Оказавшись на грани войны, Вашингтон должен стать более сговорчивым, и действительно, лед был сломлен: усилились контакты и установлена «красная линия» прямой связи между Кремлем и Белым домом.

Более того, выступая 10 июня 1963 года в столичном Американском университете, Кеннеди произнес свою знаменитую «Речь мира» для выпускников. «Тотальная война не имеет никакого смысла в век, когда великие державы могут держать большие… ядерные силы», — говорил он и неожиданно с уважением отозвался о советских людях: их жертвах во Второй мировой войне, их достижениях и в искусстве, и в науке — особенно в изучении космоса[705]. Прочитав перевод текста, Хрущев ликовал: миролюбивое заявление об отказе США проводить ядерные испытания было ответом на дискуссию, начатую советским премьером в их переписке осенью 1962-го. Он был польщен — Тед Соренсен, спичрайтер Кеннеди, специально изучил выступления Хрущева, используя его слова в речи своего президента — о том, что «нас не разделяет пропасть», что «война не неизбежна». Хотел звучать подружелюбнее. Первый секретарь лично распорядился, чтобы советское радио не глушило западные «голоса», транслирующие речь на русском языке, а 13 июня «Правда» и «Известия» беспрецедентно напечатали ее текст без купюр.

Затем 5 августа 1963 года СССР, США и Великобритания подписали «Московский договор» о запрещении испытаний ядерного оружия в атмосфере, космосе и под водой. Теперь уже вовсю обсуждалась возможная встреча Никиты Сергеевича и Джона Фицджеральда.

ВЗГЛЯД СОВРЕМЕННИКОВ

П. Е. Шелест:

Н. С. Хрущев в Валках на Днепре принимал заместителя премьер-министра, министра иностранных дел Бельгии. Идет крупный разговор. Хрущев умел вести крупные политические переговоры, умно и яро защищая свою страну, идеологию, классовую суть дела. Хрущев представил меня бельгийцам, и я присутствовал почти на всех переговорах.

…В речи Н. С. Хрущева по кубинскому вопросу — Карибскому кризису было много неясностей, неточностей, недоговоренностей. Одно было ясно, что поставкой на Кубу ракет и бомбардировщиков был вызван так называемый «Карибский кризис», и мы-таки стояли на грани войны. Понятно, что США было далеко не приятно иметь у себя под боком советские ракеты. Одним словом, создали обстановку невероятной военной напряженности, затем как-то начали из нее выпутываться — и в этом показываем свои «заслуги» и чуть ли не «победу». А народ-то верит в наше благоразумие. Пути решения спорных вопросов в международных делах всегда вызывают большие осложнения.

Шелест П. Да не судимы будете: Дневники и воспоминания члена Политбюро ЦК КПСС. М., 2016. URL: https://royallib.com/book/neizvestno/shelest_da_ne_sudimi_budete.html [дата обращения: 20.07.2023].

На случай, если сближения с Вашингтоном все-таки не получится, 21 февраля 1963 года Хрущев направил письмо Коммунистической партии Китая с предложением возобновить диалог. Поначалу китайцы приветствовали идею двусторонних переговоров. После Карибского кризиса первому секретарю приходилось искуснее лавировать между дальнейшей десталинизацией и давлением со стороны защитников отечества.

Хрущев попытался задобрить Мао, написав, что Сталин «возглавил борьбу за избавление страны от… врагов народа», которые занимались «саботажем… убийствами, терактами и мятежами»[706]. Но он только напрасно тратил слова и время; примирение с Китаем было еще большей фантазией, чем дружба с Америкой. 14 июня Пекин представил Москве документ, в котором перечислялись «25 пунктов» несогласия с Кремлем. Главные касались его антисталинских постулатов.

Когда у первого секретаря возникали разногласия с Мао Цзэдуном, он обращался за советом к Иосипу Брозу Тито. Во время визита в Югославию в конце лета Хрущев останавливался в разных дворцах и охотничьих угодьях маршала, но не для роскошного отдыха. Он надеялся, что успешный опыт планово-рыночной Югославии поможет разрешить экономические проблемы СССР. Формально критикуя «ревизионизм» Тито — отрицание ведущей роли рабочего класса в строительстве социализма, — он соглашался с его тезисом об «эволюционном», а не «революционном» характере социализма будущего.

С этим тезисом не соглашался Фрол Козлов, который оставался главным в Совмине во время разъездов Хрущева. Ортодокс Козлов социализма с «титовским лицом» не принимал и не раз убирал из публичных документов термин «социалистическая страна» применительно к Югославии, хотя в СССР договорились считать ее «социалистической»[707]. Он исключил фразу «социалистическое строительство в Югославии» и при подготовке отчета о результатах поездки туда Леонида Брежнева 24 сентября 1962 года[708].

Гневу Белграда и самого Хрущева не было предела. Брежнева, как председателя Президиума Верховного Совета, встречали по-королевски — Тито умел впечатлять и обхаживать. Визит был важным и для СССР — первый официальный визит главы государства с 1956 года. Кроме того, Хрущев считал югослава другом и обижать не хотел.

По словам тети Рады, «папа посмеивался над привычкой маршала изображать из себя главного»: «Пусть Тито считает себя павлином, но он с нами в больших и малых делах. Мы оба хотим сотрудничества, и Югославия как социалистическая страна все больше приближается к нам». Он рассуждал так: если маршал останется в соцлагере, а там начальники мы, то руководить он все равно не сможет.

В 1956 году, когда целина стала главной повесткой дня, Тито, как близкого соратника, пригласили в Акмолинск (он еще не стал Целиноградом, а сейчас это столица Казахстана Астана) полюбоваться на грядущие успехи. Был Микоян, поехала и мама Юля. «Мы стояли на какой-то возвышенности, а перед нами степи, степи, которые скоро будут поля, поля, говорил папа. Просто как пушкинский Петр — „Здесь будет город заложен“. Анастас Иванович отвернулся, он это уже сто раз слышал, а маршал стал папе объяснять, как все лучше обустроить. Тот ответил: „У вас таких просторов нет“».

Но величавого Тито такие уколы не смущали. Он приезжал в СССР грандиозно, по-восточному (не зря эта часть Балкан когда-то принадлежала Османской империи), одаривал кремлевцев подношениями — часами, браслетами, вазами, картинами, сервизами и французскими кружевами. К себе он тоже приглашал и тоже одаривал.

Из семьи чаще всех в гости ездила Рада. Ее из всех Хрущевых выделяла Йованка, его красавица жена с твердым и активным характером. С Ниной Петровной отношения у «другарицы Тито» были уважительные, но формальные, а Раде, к которой она была ближе по возрасту, она говорила, что любит ее как сестру.

Раду селили в апартаментах, о роскоши которых она «даже боялась кому-нибудь заикаться». Если дома спальни были строгие, без ковров, с белыми одинаковыми покрывалами на кроватях и простыми льняными полотенцами, на которых были или государственные штампы, или вышитые Ниной Петровной имена детей, то здесь в полотенцах из турецкого хлопка можно было утонуть, у каждой кровати лежал персидский ковер, и вообще все было «глубоко не социалистическим», думала