Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

Тем не менее, это не абстрактное поучение, а настоящее послание. Павел не терял из виду своих читателей. Он умеет войти в нужды специально римских христиан и, конечно, уже слышал о том или другом из волновавших их вопросов. В конце послания, где мы находим и приветствия, нам попадаются индивидуальные черты, которые невозможно объяснить опытом апостола, вынесенным из других его общин.

Насколько мало мы знаем о первых моментах христианства в Риме, в такой же мере ограничены и наши сведения о распространении его. Без сомнения, римские христиане уже и в то время не были малочисленны. Но о христианской общине Рима, по-видимому, вовсе не приходится говорить; по крайней мере, Павел избегает этого термина, Римл. 1, 7, Фил. 4, 22. Подобно тому, как у римских иудеев отсутствовала единая общая организация, точно так же и христианство мировой столицы выступало, как кажется, только в форме частных кружков, так называемых домашних общин, Римл. 16, 5; 14, 15. Правда, в своем послании Павел предполагает, что последние сознают себя как нечто единое. Он трактует их (наряду со своими собственными общинами) как общины христиан, состоящие преимущественно из язычников. Находить намек на сколько-нибудь значительное еврейское меньшинство в обращении к еврею, 2, 17, является рискованным. Среди римских христиан были, конечно, и иудеи: Приска и Аквила, Андроник и Юния, а также Мария, 16, 3; 6, 7, несомненно, принадлежали к таковым; вероятным является иудейское происхождение и многих других из названных апостолом лиц. Возможно, что возвращавшимися из Иерусалима паломниками, переселявшимися в Рим жителями Палестины были занесены первые семена Евангелия в круги приверженцев синагоги и окружающих их прозелитов. Вероятно, были между этими евреями строгие законники, но, без сомнения, были и люди более свободного духа, как, например, Андроник и Юния, которым, как кажется, принадлежала особая заслуга в распространении христианства в Риме и которые стояли близко к апостолу Павлу: они уже однажды разделяли с ним заточение. Эдикт Клавдия, изгонявший иудеев из Рима, Деян. 18, 2, обусловленный, быть может, именно беспорядками в синагогах, вызванными проповедью о Мессии, явившемся в лице Иисуса, мог способствовать тому, что прозелитские кружки отделялись от родной почвы иудейских синагог, и, таким образом, христианско-языческий элемент делался господствующим. Наряду с этим, может быть, образовался особый кружок строгих иудеев-христиан точно так же, как наряду с синагогами иудеев, говорящих по-гречески, существовала специально еврейская синагога. Какие разнородные силы были представлены позднее среди христианских миссионеров в мировой столице, показывает Фил. 1, 14 сл.; как развивается в это время миссионерская деятельность на глазах заключенного апостола! Правда, деятельность некоторых лиц, как кажется апостолу, вызвана лишь недоброжелательством к нему. Но среди миссионеров у него есть также и друзья, которые воодушевляются любовью к нему. В отдельных случаях апостол натыкается на печальные явления: немало имеется таких, которых он может считать лишь врагами креста, которые преданы лишь земным вожделениям. Фил. 3, 18 сл. (ср. Римл. 16, 17 сл.). Но в общем он может радоваться успеху Евангелия, Фил. 1, 12-18. Оно стало твердой ногой в претории, в императорском дворце, Фил. 1, 13; 4, 22. Мы будем иметь случай вернуться к дальнейшему развитию христианства в Риме.

Как довольно часто учит история миссионерства наших дней, ничто не смущает так сильно нравственное сознание юных христианских общин, как такие случаи, когда призванные провозвестники Евангелия в каких-либо вопросах практического характера придерживаются различных принципов. Если подобные случаи наблюдались в общинах, в которых руководителем являлся один Павел, то насколько более это явление должно было иметь место в Риме, где не было личности с подобным влиянием. Естественно, что и среди кругов, к которым пишет Павел, существовали некоторые сомнения и противоположности, которые способны были уничтожать сознание единства римских христиан. Собственно говоря, это единственный конкретный факт, известный нам об этих кругах. То, что мы знаем сверх этого, т. е. что их вера возвышается во всем мире, 1, — как бы ни было это похвально, — что повсюду проникла весть об их покорности, т. е. добровольном принятии римскими христианами Евангелия и о подчинении их его нравственным требованиям, 16,19, — как бы тому ни радовался апостол, все это мало знакомит нас, в частности, с римской общиной. То, что говорит апостол в VI главе о нравственных последствиях праведной веры, относится к общему ходу этого развития, причем вовсе не имеется в виду специально Рим; то же самое можно сказать и о горячем восхвалении дарованного этой верой мира с Богом и радости, равно готовой хвалиться надеждой и скорбями, 5, 1 сл. То, что говорится о действиях Духа Святого в христианине, 5, 5; 8, 2; 12, 23, 26, есть прежде всего благодарное исповедание апостола о самом себе. Разделения, о которых говорит апостол, 16, 17, может быть, только чисто гипотетически конструируются им. Павел говорит здесь — совершенно так же, как мы видели это в Галатии — о спорах по вопросу о соблюдении праздничных дней и заповедей о пище, 14, 5 сл. За пределы того, о чем шла речь в послании к галатам, выходит только то, что Павел упоминает об ограничении пищи овощами, 14, 2, и о включении в запрет напитков (т. е., вероятно, вина), 14, 17. Можно было бы подумать, что некоторые мнения апостола, как, например, высказанное им в коринфском споре об идоложерт-венном мясе: «если пища соблазняет брата моего, не буду есть мясо вовек, чтоб не соблазнить брата моего», I Кор. 8, 13, в самом Коринфе вызвали вегетарианское движение, отразившееся теперь в послании, писанном из Коринфа. Но обстоятельность, с которой Павел, в отличие от всех других наставлений, рассматривает этот вопрос, 14, 1-15, 13, и тот факт, что он возвращается к нему еще раз, с более сильным подчеркиванием его, 16, 17 сл., доказывает все-таки, что для Рима вопрос этот был жгучим. Он представлял собой нечто иное, чем вопрос о жертвах идолам в Коринфе, нечто иное, чем спор о соблюдении закона в Галатии: всего ближе подходят к нему настроения в Колоссах; и в Риме предполагается развитие эссенизма. Здесь, однако, вопрос этот имел, как кажется, еще меньшую иудейско-ветхозаветную окраску: Павел, говоря об этом вопросе, совершенно не касается вопроса о законе; он подкрепляет даже значение Ветхого Завета как руководства для христианской общины, 15, 4, не принимая никаких мер против неправильного номистического использования его суждений. В то