Раннее христианство. Том I - Адольф Гарнак

заручиться протекцией кого-нибудь из знакомых своего господина; в таком случае он мог ожидать лучшей участи. Возможно в виду этого предположить, что сбежавший раб явился к Павлу не случайно, а разыскал апостола, как знакомого своего господина, дабы просить о заступничестве. Во всяком случае, Павел обратил его в христианство; он некоторое время находился при апостоле в темнице и оказывал ему личные услуги. Затем, однако, Павел отсылает его обратно к своему господину, дав ему сохранившееся до нас рекомендательное письмо. Не наше дело говорить здесь о той удивительной тонкости, с которой Павел справился с задачей просьбами вынудить у Филемона хороший прием для беглеца: он то ссылается на свое апостольское право повелевать, не пользуясь им, то указывает на свое желание оставить у себя раба для личных услуг, от чего он, однако, отказывается в пользу Филемона; говорит шутя о том, что он готов возместить убытки, причиненные, быть может, господину Онесимом, и рядом с этим затем указывает на бесконечный долг Филемона по отношению к нему — апостолу; Онесима он называет ребенком, произведенным им на свет в оковах; играя именем Онесима, он подчеркивает перемену к лучшему, происшедшую в нем — его переход от негодности к пользе; кратковременное лишение, говорит он наконец, с избытком окупится вечным владением. Для нас важно, что Павел просит полного прощения для беглого раба, совершившего, может быть, также растрату; по тогдашним законам такой раб должен был, по меньшей мере, быть подвергнут тяжкому телесному наказанию, может быть, даже отдан в тяжкие каторжные работы и заклеймен на всю жизнь. Просит апостол в тоне, дающем ясно понять, что он не хочет считаться с возможностью отказа. Он ходатайствует за раба не ради гуманности и еще менее, с точки зрения морали, пользы, в силу которой следует спокойно отнестись к побегу негодного раба, а потому лишь, что раб этот христианин; а так как и господин раба христианин, то он рассчитывает на успех. Мы наблюдаем, таким образом, здесь прежде всего проявление солидарности христианского братства.

Мы видим, во-вторых, как видоизменяются социальные отношения. Конечно, не может быть и речи о том, чтобы апостол выставлял как требование освобождение рабов: это было бы равносильно социальной революции, и навряд ли было бы осуществимо даже в пределах мелких христианских кружков, как для господ, значительная часть состояния которых вложена была, вероятно, в покупку рабов, так равно и для самих рабов, большею частью поддерживавших свое существование исключительно содержанием, отпускаемым им господами. Ведь сокращались же во время империи даже обычные в знатных домах освобождения рабов по завещанию, с целью воспрепятствовать росту пролетариата. У терапевтистов и иных организованных наподобие монастырей религиозных общин мы находим отрицание рабства и попытки применения на практике принципа общечеловеческих прав. Христианство не стремилось к этому. Христиане продолжают владеть рабами и сами остаются рабами: это продолжается вплоть до времен христианской империи, до IV и V веков, и лишь тогда сменяется иными формами, как, например, крепостной зависимостью. Тем не менее, христианство создало переворот и в этом отношении, и это маленькое, тонкое посланьице Павла является красноречивым доказательством такого переворота. Стоики могли говорить сколько угодно об общечеловеческих правах, высокообразованные рабы вроде Эпиктета могли декламировать, что истинно свободным является лишь тот, кто достиг внутреннего освобождения; на практике отношения складывались так, как рисует их известный вопрос римской дамы: «да разве раб человек»? Можно настаивать на том, что слова Моммзена «в сравнении с римским рабством сумма всех страданий негров является лишь одной каплей» относятся только к сельскохозяйственным рабам в крупных латифундиях, можно указывать на то, что известные рассказы об утонченной жестокости даже по отношению к ближайшим слугам являются единичными случаями или даже преувеличением; несомненно, что среди рабов было немало высокообразованных людей, и что такие рабы, в большинстве случаев, находились в дружественных отношениях со своими господами, как, например, Тирон с Цицероном; правильно и то, что законодательство империи начало давать известную правовую защиту рабам — неизменным все же остается положение: раб считался вещью, был бесправен и предоставлен произволу своего господина. Даже дарование свободы мало изменяло это положение. Изменение, однако, принес христианский дух, усматривавший в рабе не только равноправного человека, но и возлюбленного брата. Это является решающим в разъяснениях апостола; в этом наше посланьице вполне сходится с остальными местами, в которых апостол касается вопроса о рабстве. Важно то, что отношения между рабом и господином внутренне изменились под влиянием нового настроения; обоюдная любовь, проявляясь в виде послушания раба и справедливого, достойного и мягкого обхождения со стороны господина, создает в старых правовых формах новое нравственное образование. Что все это не могло удовлетворить надолго, что и эти новые отношения по-прежнему отдавали раба во власть всяких случайностей в зависимости от перемены господина, что при одностороннем христианстве возникали затруднения всякого рода, все это апостола не касается: он не пишет программы, а лишь рекомендательное письмецо для раба-христианина к его господину-христианину и дает в этом письме дивное выражение основной христианской мысли об отказе от своего права. Филемон бесспорно обладает правом наказать Онесима каким угодно образом и вознаградить себя каким бы то ни было путем за понесенный убыток; раз он этого не сделал, он поступил как христианин.

ХРИСТИАНЕ РИМА

Среди общин Павла римская община занимает особое место. Она не есть создание апостола и, по его собственному определению, даже не вполне принадлежит к кругу его деятельности, 15, 20 сл., несмотря на 1, 15. Когда апостол пишет к ней, они лично еще не знают друг друга, хотя их и объединяет общая молитва, 1, 10; 15, 30. Правда, у апостола имеется много знакомых в общине, и его имя уже нередко произносится в ней с почетом. Совершенно неосновательно хотели в словах апостола 1, 9, 11 сл., 15, 22 усмотреть недоверие к нему, якобы существовавшее в общине. Он нарочно вспоминает всех своих личных знакомых и в конце послания помещает длинный список приветствий, но многочисленные имена этого списка дают нам лишь весьма неполную картину состава общины. Был ли Павел вообще осведомлен о состоянии этой общины, и может ли его послание служить нам источником для определения морального настроения в ней?

Думаю, что послание к Римлянам отличается от других посланий апостола еще и тем, что оно не занимается вопросами, с которыми обращалась к Павлу община, а излагает лишь свои собственные идеи. Послание содержит спокойно обдуманное изложение тех мыслей, которые были вызваны в апостоле галатскими смутами и изложены им