При свете зарниц (сборник) - Аяз Мирсаидович Гилязов

было дышать, но тревога её не исчезала… Привыкшая к одиночеству, Бибинур, можно сказать, была не из пугливых, и лес во все времена года, и пустынная дорога никогда до этого не тяготили её. Обиженный судьбой человек умеет сделать одиночество своим товарищем… Однако сегодня безлюдье казалось ей враждебно чужим, непривычным. Все по своим домам, одна она в пути? И впрямь поздновато вышла, а ведь хотела ещё к Джихангиру на кладбище зайти. Но на этот раз не успеет, наверно, придёт к нему особо, чтобы безо всяких дел – только к нему…

Вблизи леса дорога совсем раскисла, палка её стала утопать глубже; она, отвернув повязанные на голову платки, открыла одну щеку и ухо, а палку взяла под мышку. Глядела в оба, чтобы не споткнуться о какую-нибудь корягу.

Лес встретил её сырым сумраком, свисающими с листьев каплями дождя и таинственной глухой настороженностью. Нечаянно задела придорожный куст – и её обдало веером брызг. И чем дальше шла она, тем кривые лапы-ветви чаще цепляли её то за рукав, то за подол, мешали и задерживали, и за считанные минуты она промокла насквозь.

Где-то совсем близко, показалось ей, залаяла собака. И в тот раз, когда вот так же пешком, одна, возвращалась она после похорон Джихангира, – не собачий ли лай коснулся её уха? В каком месте это было? Кажется, он послышался, когда ручей переходила. Тогда же и ноги промочила… Да-да, так. И ведь уже где-то близко, рядом должен быть тот ручей…

Тогда, хоть и ночью возвращалась, страх был меньше, чем сейчас. Поразилась: «Какая же это собака может здесь бегать? Лесникова? Но лесхоз совсем в другой стороне, до деревни же далеко…» И если бы хоть волк завыл, лиса затявкала, а тут – собака лает!.. Было странно, непонятно, а оттого и боязно. Но эта боязнь не заставила её ускорить шаги, Бибинур, наоборот, пошла медленнее, осмотрительнее.

Заморосил дождь – мелкий-мелкий, бесшумный, слегка шелестящий в лесной листве. Надоедливые мошки вмиг исчезли, замолкли изредка раздававшиеся птичьи голоса; дождь усилил лесной мрак, убавил видимость. Бибинур держала теперь палку двумя руками, словно готовясь ударить ею кого-то; палкой разводила высовывавшиеся на дорогу сучья. По её расчёту она должна была уже приблизиться к ручью, но впереди всё вилась пустынная ровная дорога. Дождь смочил ей щеку, проник за воротник. Она обеспокоенно подумала, можно ли будет по этой дороге проехать на машине… Раскиснет же совсем! А что тогда?

Но вот знакомый отлогий склон… Поскользнувшись, всё-таки шлёпнулась в грязь, села прямо в неё и, упираясь палкой о землю, с трудом поднялась. Что ты будешь делать: вывалялась!.. Уцепившись рукой за ближайший куст, посмотрела вниз: из овражной темноты, не заглушённый дождём, струился пряный запах от перезревших трав.

По дну оврага журчал ручей.

Она спустилась ниже, потыкала в дно ручья палкой и, подобрав повыше платье, прямо в чувяках вошла в воду. Разуваться не захотелось, да и боялась, что в лесном ручье могут быть змеи. Били здесь, наверно, роднички, вода оказалась холодной, и, выбравшись из неё, теперь уже безнадёжно намокшая, Бибинур два-три раза сильно чихнула. Начала подниматься по овражному склону – коленки подгибались, руки ослабли. Устала? Лезет, лезет, а будто ни с места! Буйно разросшийся борщевик, дягиль, девясил – когда она хваталась за их стебли, – с треском ломались. Она вновь чихнула – и… волосы у неё на голове зашевелились. На краю овражного склона – там, наверху, разорвав тягучую тишину, дурным голосом взлаяла собака! Совсем близко.

Как раз в этот миг Бибинур нашарила крепкий куст жимолости, ухватившись за него, рванулась вперёд, и когда уже была почти у овражного среза – застыла в смертельном страхе. По дороге, прямо навстречу ей, распластавшись, неслась собачья свора. Она, замахав руками, пронзительно вскрикнула и, сев на ягодицы, съехала со склона, который с таким трудом только что преодолела, и бросилась через ручей к противоположной стороне оврага. Собаки бесшумно стекли вниз и, очутившись у тёмной воды, приостановились. Бежавший впереди других лохматый пёс с длинным стелющимся хвостом взвыл громким хриплым голосом…

Бибинур, подгоняемая ужасом, на четвереньках вскарабкалась наверх и, задыхаясь, прислонилась к стволу большой ели, стала прислушиваться. Собаки чего-то выжидали. Но вот они, словно подстёгнутые невидимым сигналом, рванулись в сторону, к более узкому месту ручья, и по одной, друг за дружкой, преодолев его, вытянутой устрашающей стаей начали подниматься наверх. Не зная, что же делать, Бибинур в отчаянии швырнула в собак свой ореховый батожок, полезла на дерево, хватаясь за спускавшиеся до самого низа сучья, колючие и острые, как плавники ерша. Сразу разорвала рукав, из глубоко расцарапанной щеки брызнула кровь, но беречься и осторожничать – времени не было, собаки с лаем и рычаньем уже подбежали к ели, и самый проворный из них – пятнистый, с короткой гладкой шерстью пёс – изловчившись, цапнул Бибинур за голую пятку. Чувяки где-то там, ещё в овраге, слетели с ног. Пятку, которую пёс рванул своим клыком, словно раскалённым железом обожгло…

Семь-восемь собак, оскалив зубы, метались вокруг ели, и, будто участвующие в соревнованиях спортсмены, то одна, то другая пытались подпрыгнуть как можно выше… Достать, ухватить, стянуть вниз!.. Бибинур же карабкалась выше и выше, обеими руками крепко обнимала ствол дерева.

Эх, если бы не бросила она свою ореховую палку – звезданула бы по морде хоть одну из этих тварей!

– Прочь! Прочь! Пошёл! – кричала она, но голоса не было, дыхание спёрло, в груди всё запеклось, хрипело в ней, как в дырявых кузнечных мехах.

«Ведь растерзают на куски, злодеи!» – пробормотала она, малость отдышавшись. Увидела белеющий прямо под этой елью лошадиный череп – и чуть не разжала руки, от внезапного приступа тошноты закружилась голова… Ох, не сорваться бы!.. Уж не попала ли она прямо в самое логово к этим людоедкам!

Хоть и понимала Бибинур, что оказалась в опасном положении, но ещё не могла в полной мере представить всю беду… В памяти, из глубин её, всплыл рассказ Галикая, услышанный от него прошлой осенью:

«Осенью спускаюсь по горе… ты же знаешь гору Кырынды, там лес, овражки, всякие рытвины, кустарник… спускаюсь и, захотев пить, остановился у ключа в яме Бика. Только наклонился к воде – что такое?! Возле меня откуда-то появились две-три собаки. Кинулись, да как ещё – до глотки норовят достать, подлые! Хорошо, что держал я в руках увесистую дубину. Давай размахивать ею по сторонам… Размахивал-размахивал, чуть, поверишь, без рук не остался. Вот когда пожалел, что не было со