Давайте помолимся! - Аяз Мирсаидович Гилязов

декламировал ровным голосом. Сразу видно, не первый раз он его читает! Поэма направлена против злобного Сталина, словесные стрелы поражают и его безвольных сторонников, не щадит автор и партию, больно щиплет большевиков. «Вот за эти стихи и дали мне восемь лет», – сказал он в конце. «С какого времени сидишь?» – спрашиваю. «В марте арестовали. Стихи я написал на годину смерти палача! А суд был три недели назад».

Меня словно обухом по голове огрели! Слушая слепого, одновременно я всё же пытался ухватиться за кончик нити бесед сокамерников, но приведённые поэтом безжалостные цифры полностью завладели моими мыслями. Как же так?! Диктатор, столько лет будораживший страну и весь мир, опираясь на кровавое учение Ленина, загнавший людские души в губительные ловушки, создавший угрожающую всем и вся империю Сталин мёртв. По стране побежали едва заметные волны надежды, из-за тридевять земель возвращаются в родную сторону тёплые ветры, волны роняют искру в погасшие костровища всех жителей страны, и арестантов в том числе… Сталина нет, если что и осталось от него, это призрак, страна узнала о его злодеяниях. Но в то же время за поэму, по-своему оценивающую злодеяния Сталина, её несчастного слепого автора упекают за решётку! Что это? Недоразумение? Очередная ошибка местных судей? Или это мы – зрячие – не видим, что в стране ничего не изменилось? Слепой разглядел, и не только увидел, но и вынес на суд жителей своё мнение, не испугался!..

Мысленно возвращаюсь к толкованиям Александра Васильевича Мерзленкова. Думаю, думаю и, сказав себе «нет, нет!», начинаю успокаивать мечущуюся между двух мнений душу. «Слепой – случайно попавшая в опалу личность. Нас ждут тысячи изменений, озарённое надеждой течение жизни, похоронив на недосягаемой глубине призрак Сталина, повернёт к свету и теплу! Будет именно так, вне всяких сомнений!»

Слепой, когда волнуется, он, оказывается, подёргивает растрёпанную верёвку, которой стянута «портянка» на изувеченной ноге, снова пригнул голову и шумно высморкался. «Меня и раньше вызывали на допросы. Но дальше угроз дело не заходило. А теперь вот закрыли меня. Значит, времена становятся жёстче! Но если кто-то решил остаться верным Сталину, то поспешил! Не вовремя меня закрыли, очень не вовремя. Или раньше, или позже надо было. Год тому назад я женился, семьёй обзавёлся. Ребёнок у нас родился. Слава богу, живой и здоровый! Видел бы ты эти ножки!.. Жена инвалид. Дьявол шишкой её наградил между лопаток. Разделить бы этот бугор надвое да спереди, на груди пристроить… Но не судьба. Откуда в титьках размером с грецкий орех молоку взяться?! Как ей ребёнка-то кормить без молока? Как она будет жить, ребёнка растить? Когда вместе были, я хоть как-то помогал! На баяне играл на свадьбах. Как она в одиночку на ноги поставит кровиночку-то нашу?!»

Обняв двумя руками острые коленки, он заплакал. Ой, это мне показалось, смеётся он!.. Нет, плачет. Правду говоря, не понять было, смеётся он или плачет. Всё тело бедняжки – дыр-дыр-дыр трясётся, из горла вырываются разные звуки, впервые встречаю такого человека, у которого ни за что нельзя понять, смеётся он или плачет.

Гостинец, который занёс Виктор, я до сих пор не съел, в горло не лезло. Отломив большой кусок колбасы, принимаюсь жевать. Второй кусок отдал слепому. Бог ты мой, какое жалкое зрелище – его ногти, сильно отросшие, они пожелтели, потрескались. Слепой одной очень широкой, другой почти сомкнутой ноздрями принюхался к тому, что оказалось у него в руках, и принялся жадно откусывать и жевать прямо с кожурой. Сокамерники очень быстро учуяли запах, трое-четверо подошли и, встав напротив, уткнулись в мой рот. С детства не любил, когда смотрят на меня, жующего, – отломил и им по небольшому, с фалангу пальца, кусочку. Колбаса моя вскоре закончилась. Делёжка еды немного сблизила нас, развязала языки, началось знакомство. Поверхностно познакомил с собой, с тем, где пришлось побывать, с кем встречаться, примерно такие же подробности узнал и о других. Слово за слово, мысль за мысль, забыты все различия, сейчас нас уже не унять, говорим обо всём!

И там, в камере второго этажа челябинской тюрьмы, в августе пятьдесят четвёртого, года Надежды, я услышал о невиданных и неслыханных событиях, которые даже случайно не могли бы прийти в мои тревожные арестантские сны.

Интересно, эти редко случающиеся события получили ли когда-либо широкую огласку? Остроглазые иностранные корреспонденты, проникающие во все сколь-нибудь интересные щели, наверняка не проспали и эти события, взбаламутили ими весь мир! На глаза попали коротенькие заметки, опубликованные в последнее время в центральной прессе. Как бы ни старался, из меня не получится летописец той страшной поры, до сих пор я писал лишь о том, что сам пережил, чему был непосредственным свидетелем, сознаюсь – я не изучал отдельно это событие, для этого нужно много времени и сил. Я всего лишь хочу рассказать о том, что мне поведали десятки, сотни человек, непосредственных участников или свидетелей. Все они прошли перед моими глазами в челябинской тюрьме. Если в мой рассказ вкрадутся какие-либо неточности, нижайше прошу прощения и у вас, и у тех, кто поведал мне эту историю. Кто бы мог подумать, что придёт время, и я вернусь к тем годам, к подробностям тех кровавых событий?

Я уже упоминал о Кенгире, Джезказгане, Балхаше, о зонах строгого режима, расположенных возле этих населённых пунктов. По сотням рассказов, в тех зонах в тысячу раз труднее, чем в нашей! Бесчисленные медные рудники, надёжно спрятанные от любопытных глаз адские выработки – урановые шахты, и много ещё чего подобного! Вдобавок ко всему удушливая жара, горячие самумы, привозимая издалека в железных цистернах протухшая вода! Многократно истекавшие седьмым потом в такое вот проклятое Богом лето, до срока постаревшие, терпеливые, спокойные парни – Иван Копач, Фёдор Попежук, Митя Полещук побаивались возвращаться в прошлое, ещё раз пройти нелёгкими дорогами. Редко, очень редко вспоминали они Кенгир-Балхаш! «Не то что другу, врагу такого не пожелаем, не дай боже!»

Сейчас, уважаемый читатель, наберёмся терпения и представим себе наглядно те далёкие события! Женская зона стоит вплотную к зоне, где содержатся политические! Расстояние, как и в Актасе, небольшое! Делаешь пару шагов от барака, мысленным прыжком преодолеваешь проволочное заграждение… и вот напротив тебя живая, жаркая женщина. Как бы её ни терзали режим, чрезмерная строгость, бессердечие, она всё ещё не потеряла своего очарования. Ломающая мужчин, выбивающая из-под них опору строгость не может полностью подчинить себе женщин. Женщины не до конца подчиняются режиму, в них сильнее тяга к жизни, больше смелости… Между лагерями зона