Иван Грозный - Сергей Эдуардович Цветков

Выборы короля по желанию литовских депутатов были назначены на весну, когда половодье и распутица делали затруднительным вражеское нашествие. Главных кандидатов было четыре — герцог Эрнест, сын императора Максимилиана; Генрих, герцог Анжуйский, брат французского короля Карла IX; сын шведского короля Сигизмунд; московский царь.

Но выбор, собственно, был предрешен: сенаторы заранее остановились на кандидатуре Генриха Анжуйского, который и одержал победу.

Неудача сблизила Ивана с императором Максимилианом, которого поляки и литовцы тоже водили за нос.

Генрих Анжуйский в качестве польского короля не устраивал ни Москву, ни Австрию: первая опасалась давних связей Франции с султаном, вторая была недовольна усилением французского влияния. Перед выборами Максимилиан направил царю письмо, полное жалоб на «злодейство Карла IX, истребившего более 100 000 верных подданных в день святого Варфоломея, единственно за то, что они имели свою особенную веру» и убеждений совместно вступиться за христиан против турецкой угрозы; император также предлагал раздел Речи Посполитой: Польшу он желал взять себе, а Литву готов был уступить царю. Иван ответил сдержанно: «Мы все будем стараться о том, чтобы польское королевство и Литва не отошли от наших государств; мне все одно, мой ли, твой ли сын сядет там на престоле».

В Москве считали, что избрание Генриха Анжуйского повлечет за собой создание польско-турецкого союза, направленного против России. В беседе с Гарабурдой царь пригрозил войной в случае победы французского претендента: «А возьмете ли французского, и вы, Литва, ведайте, что мне над вами промышлять». Поэтому сразу после воцарения Генриха в Москву было направлено посольство Андрея Тарановского, чтобы успокоить царя и отвести от Речи По- сполитой угрозу войны. Тарановский хитрил как мог. Почему не избрали московского государя или его сына? Сейм отказался от выборов царя Ивана Васильевича с великим сожалением и только потому, что сам же великий государь не прислал своих послов на сейм, таким образом дав понять, что не желает своего избрания. А ждать долее было невозможно: под Варшавой собралось 100 000 человек; не было ни еды, ни овса, ни соломы — надо было кончать с выборами как можно скорее. Царевич Федор не был избран за молодостью лет, хотя, если бы царь приехал сам или прислал послов, его младший сын мог бы надеть венец Ягеллонов, ибо в учителя Федору уже были назначены лица, которые должны были учить его языкам — польскому, немецкому, итальянскому, латинскому…

К счастью для Речи Посполитой, внимание царя было отвлечено в это время от польских дел поражением от шведов при Лоде и восстанием в казанских землях. Иван удовлетворился объяснениями Тарановского. В ответном слове он сказал, что зла на поляков не держит, а «напутали литовцы».

В Польше и Литве никто не ожидал, что все закончится так хорошо.

***

Принц Анжуйский царствовал в Польше недолго. Читатель уже знаком с метаморфозой, которая произошла с ним по возвращении во Францию. Но в бытность свою королем Польским он был еще вполне нормальным мужчиной. Он занял польский престол против своей воли, повинуясь Желанию своей королевы-матери Екатерины Медичи, которая стремилась таким способом уладить отношения между ним и его братом, королем Карлом IX. Всей душой, всеми мыслями Генрих пребывал во Франции, — не только потому, что считал французский престол единственным достойным престолом в мире, но также по той причине, что в Париже он оставил свою возлюбленную, принцессу Марию Клевскую — предмет его страстных и — почему бы не сказать? — возвышенных переживаний.

Он очень скоро мог заметить, что польский государь отнюдь не обременен государственными заботами, от которых его старательно освобождали министры и сенаторы; на его долю выпадали только пиры и звериная ловля. Совершенно забросив польские дела, в которых, впрочем, он все равно ничего не смыслил, Генрих всецело предался своему любовному томлению. Он грезил, запершись от всех в своем кабинете; он писал Марии Клевской бесконечные послания, подписанные его собственной кровью; внезапно прервав заседание Государственного совета, он уходил к себе, чтобы немедленно отправить в Париж несколько внезапно пришедших ему на ум нежных строк; во время докладов министров он любовно рассматривал миниатюрный портрет своей возлюбленной, с которым никогда не расставался; поступавшие к нему дипломатические депеши были исписаны на обороте стихами его собственного сочинения…

15 июня 1574 года, спустя три месяца после приезда в Варшаву, Генрих получил письмо от Екатерины Медичи, в котором она извещала его о кончине Карла IX. Ему стоило большого труда, чтобы не запрыгать от радости перед членами Государственного совета. Министры, напротив, откровенно нахмурились; один из них осторожно поинтересовался, не собирается ли король покинуть Польшу. Генрих пылко заверил поляков, что древний венец Ягеллонов ему дороже всех венцов на свете…

На всякий случай в ближайшие дни он дал всем понять, что по уши влюбился в сестру покойного Сигизмунда, ясновельможную Анну Ягеллон.

Четырьмя днями позже Генрих устроил сенаторам грандиозную попойку. Дождавшись, когда самые стойкие пьяницы попадали под стол, он вышел в соседнюю комнату, переоделся, нацепил на правый глаз черную повязку и в сопровождении пятерых друзей навсегда покинул Вавельский дворец. А чтобы сохранить память о второй отчизне, Генрих прихватил с собой драгоценности польской короны…

Ночь промелькнула в бурной скачке, ибо поляки не желали расстаться со своим королем, не сказав ему последнее прости. На рассвете измученный Генрих пересек австрийскую границу и в ближайшей корчме засел за письмо к Марии Клевской, спеша сообщить ей о своем скором прибытии…

Польша вновь осталась без короля.

Многие сенаторы поспешили заявить Ивану, что он является наиболее вероятным кандидатом на польский трон; они советовали царю письменно снестись с каждым вельможей и просить о своем избрании, особо подчеркнув, что он не еретик, а христианин и действительно крещен во имя Святой Троицы (таково было понятие католиков о русском православии). Литовский гетман Ходкевич, кроме того, явился ночью к московскому послу и заявил, что царь должен оставить Речи Посполитой Киев и Волынь, не требовать наследственной передачи королевской власти и согласиться на то, чтобы его венчал не московский митрополит, а польский примас, архиепископ Гнезненский. Грозный ответил, что желает соединить свое государство с Польшей такими же узами, какими Ягайло соединил с ней Литву; он выражал готовность отказаться от своей веры, если только на публичном диспуте ему будет доказано превосходство католичества. Со стороны панов обращение к царю было не более чем уловкой с целью оттянуть время; да и Грозный вряд ли был искренен: на примере диспута с Яном Рокитой можно судить, насколько легко было доказать царю что-либо.

Одновременно Иван продолжал дипломатическую переписку с императором Максимилианом о единой политике