Письма. Том первый - Томас Клейтон Вулф

Алине Бернштейн

Четверг, 26 июля 1928 года, 3:30 утра

Дорогая Алина:

Я гулял по этому городу 15 часов сегодня, а вечером вернулся домой, чтобы поспать несколько часов перед отъездом. Сегодня я еду в Брюссель, а оттуда, возможно, в Голландию. Я оставил Мюнхен в качестве своего адреса – Amthseches Bayerisches Reiseburo, Promenadsplatz, 16 или какое-нибудь другое ужасное название, близкое к этому. Так что если у тебя будет возможность написать мне, отправляй свои письма туда. Я не знаю сейчас, когда именно я буду там, но я не получу больше никакой почты, пока не приеду.

Сегодня я получил твое длинное письмо; при виде его, меня бросило в дрожь, как и при виде всех остальных. Время твоего отплытия приближается, а ты собираешься в несколько мест, в том числе в Вену, я не смогу увидеть тебя до твоего возвращения. От одной мысли об этом мне становится грустно, что я могу сказать тебе? Что бы я ни думал и во что бы ни верил, в моем сознании прочно закрепилось ощущение, что знакомство с тобой было для меня очень великим событием. Это не значит, что я считаю себя «счастливчиком». Иногда я представлял, как твои друзья презрительно говорят, что я счастливчик и что я должен быть благодарен за любое внимание, которое может проявить ко мне такая великая женщина, как ты. Но потеть кровью – это не счастье. Я не знаю, что может значить для моей жизни знакомство с тобой. Мне хотелось бы верить, что это может означать какой-то триумф или успех – какой-то богатый вклад, который увеличит мою ценность и силу. Я не верю и не сомневаюсь в этом. Да и как я могу, живя в густой паутине этого [мира]? Когда мы были вместе, весь двигатель моей жизни работал с наибольшей отдачей и расходом, но будет ли он в дальнейшем работать лучше, я не могу сказать.

Моя дорогая Алина, есть убежденность в истине, которая не поддается ни доказательствам, ни разуму. Когда мне было очень горько из-за тебя, моя горечь всегда была ниже моего восхищения тобой – ты горела на всех небесах, как моя великая звезда. И ты всегда горела над моей жизнью, как эта великая звезда, а все остальное было как бесполезные крики под моей великой и вечной звездой.

Думаю, в этом и есть истина.

Алине Бернштейн

Четверг, 26 июля 1928 года

Дорогая моя!

Через пятнадцать минут я уезжаю в Брюссель. Жарко, как в аду, и я ужасно тороплюсь. Я посылаю это «Куку» в Вену – пожалуйста, напиши мне в Мюнхен. Да благословит тебя Бог, моя дорогая. Я люблю тебя всей душой. Хорошо проводи время со своими спутниками – но думай обо мне. Я люблю тебя, моя дорогая.

Напишу из Брюсселя. Том

Алине Бернштейн

Брюссель

Отель «Бульвар»

Пятница [27 июля 1928 года]

Дорогая Алина:

Я приехал сюда вчера из Парижа – все было очень странно и быстро. Я приехал на скоростном поезде за три с половиной часа. И вот я уже в другой стране и в другом городе. Я отправил тебе письмо за пять минут до отъезда – надеюсь, что работникам отеля можно доверить его отправку и что ты получишь это письмо в Вене. В Париже я проводил на улице по двенадцать или пятнадцать часов в день; я просмотрел сотни и тысячи книг и купил несколько.

Я бродил по многим местам, где раньше не бывал. Затем я приехал сюда.

Этот город во многом похож на Париж и очень старается быть похожим. Огромный толстый Дворец Правосудия, возвышающийся над городом, широкие улицы и проспекты, ведущие к нему. Здесь есть парки и бульвары, бесчисленные кафе – все очень по-французски. Во многих отношениях это место более роскошно и элегантно, чем Париж. Но люди тяжелее французов – у них фламандская мокрота; они довольно угрюмы, и я чувствую в них что-то неблагородное и подлое, как и в чехах. Они не ложатся спать до самого утра и очень веселы – здесь сотни роскошных винных магазинов, красиво отделанных полированным деревом. Люди сидят в этих заведениях и пьют шампанское по цене менее пятнадцати центов за бокал. Здесь тоже действует запрет [речь о сухом законе] – приходится обходиться всеми сортами вина, пива и шампанского. Если хочется чего-нибудь покрепче, нужно пойти в магазин и купить не меньше двух кварт. Правильная идея, не так ли?

Чтобы доказать, что я еще не старый собутыльник, говорю тебе, что я был за милю от того, чтобы напиться. Мой обычный напиток – пиво, я выпиваю шесть или восемь стаканов в день. Жара не спадает. Я надеялся, что здесь будет прохладнее, но в Брюсселе так же жарко, как в Париже. Страна сухая и пыльная [жара] – дождя не было уже месяц: сегодня дождь шел пять минут – я был готов броситься на улицу и поклониться ему, но он прекратился. Я подумал о том, что по-настоящему хорошая погода – одна из самых редких вещей в мире. Конечно, человек не очень хорошо приспособлен к своей планете – ему приходится бороться и страдать большую часть времени. Вот уже несколько недель я вижу тысячи людей, испытывающих настоящие страдания из-за жары; зимой мы благодарны за редкие дни, когда светит солнце и мы не чувствуем сильного холода – возможно, в году есть две дюжины дней, когда мы живем в хорошую погоду. Если мы находим так много дней, когда мы спокойны по отношению к миру, работе и самим себе, мы можем считать себя счастливчиками.

Я бы хотел больше верить в борьбу – в ее способность облагораживать или укреплять нас. Но это не так, и я постоянно борюсь. Я считаю, что в основе моих постоянных мучений лежит вера в то, что люди должны быть счастливы, что должно быть не 20, а 200 идеальных дней, и что большую часть времени мы должны славно справляться со своей работой, двигаться в идеальном ритме и испытывать глубокую и безмятежную радость. Люди легкомысленно замечают, что такая жизнь наскучила бы им до смерти, но они просто глупы и умны. Я же, со своей стороны, считаю, что такая жизнь была бы богатой и великолепной. Поэтому, чтобы найти глубокую безмятежную радость, я продолжаю ругаться и метаться по миру, как сумасшедший, все еще веря в то, что где-то есть гавань, в которой достаточно дождя, достаточно