Апостасия. Отступничество - Людмила Николаевна Разумовская

– Как вы себя чувствуете? – повторила она свой вопрос. Голос был мелодичным и приятным, говорила она с акцентом.

– Спасибо. Хорошо. Где я?

– Вы в безопасном месте, не волнуйтесь. У вас было тяжелое ранение. Но сейчас, доктор говорит, опасность прошла. Я очень рада. Вы можете поесть. Вот молоко и белый хлеб. – Она поставила поднос на столик возле кровати и присела рядом на стул.

– Как вас зовут?

– Эльза.

– Спасибо, Эльза.

– Вы можете звать меня по-русски, Лизой.

– Лиза… Мою маму тоже зовут Лиза. Елизавета Ивановна. Но я не знаю, жива ли она…

– Да, сейчас такое трудное время…

– Вы хорошо говорите по-русски, Эльза.

– Да, моя мать русская. Отец эстонец, а мать русская. Их уже нет в живых. Но, пожалуйста, ешьте. Вам надо сейчас хорошо питаться, чтобы восстановить силы.

– Спасибо. – Он сделал несколько глотков. Молоко было парное и еще теплое.

– Я уже не помню, когда пил такое молоко… никогда не думал, что это может быть так вкусно.

– Да, у нас хорошее молоко. И хороший хлеб. Вы не должны стесняться. Вы очень истощены. Мне будет приятно, если я что-нибудь могу сделать полезное для русского.

– Это так странно слышать после… всего. После того, как нас приняли в Эстонии… Скажите, как я у вас оказался? Я ничего не помню…

– Вас нашел мой брат… на льду Наровы.

На льду Наровы… О да, теперь он вспомнил!

Прижатая к эстонской границе, Северо-Западная армия Юденича погибала. Как погибала в это же окаянное время Сибирская армия Колчака и как начинала гибнуть накануне предвкушаемой уже победы армия Деникина. Колчак почти достиг Волги, Деникин взял Орел и уже готовился к штурму Москвы, герой, громивший турок под Сарыкамышем и Алашкертом, взявший Эрзерум и Трапезунд, не знавший ни одного поражения Юденич уже различал горевший на солнце золотой купол Исаакия в Петрограде, как вдруг кольцо, сжимавшееся вокруг ненавистного горла «антихристов» – большевиков, разжалось и съежившаяся было шагреневая кожа их владычества начала снова растягивать свои границы, безудержно растекаясь в пространстве по широкому телу России.

В одной ли доблести здесь дело? У каждого поражения есть свои объяснимые причины. Во многом эти причины схожи и носили роковой характер для белых: отсутствие тыла, нехватка вооружения, обмундирования, людей, зависимость в военных поставках от союзников и их предательство…

Без сомненья, Ленину помогали темные силы, диктовавшие ему «бешеные» (его любимое словечко) требования к Троцкому: «Покончить с Юденичем (именно покончить – добить) нам дьявольски важно!», «Нельзя ли мобилизовать еще тысяч двадцать питерских рабочих плюс тысяч десять буржуев, поставить позади их пулеметы, расстрелять несколько сот и добиться настоящего массового напора на Юденича?»

И Троцкий мобилизовывал. И ставил пулеметы. И расстреливал. (Только на Пулковских высотах погибло до десяти тысяч нахватанных с улиц, оторванных от станков, вытащенных из постелей, практически безоружных рабочих и «буржуев».)

А что же доблестные союзники, обещавшие помощь «Антантины сыны», как их называли в армии Юденича, которым Россия хранила верность вплоть до жертвенного заклания самой себя?

«Нет больше России! – радовался английский посол во Франции лорд Бертли. – Она распалась, исчез идол в виде императора и религии, который связывал разные нации православной верой. Если только нам удастся добиться независимости Финляндии, Польши, Эстонии, Украины и т. д., и сколько бы их ни удалось сфабриковать… по-моему, остальное может убираться к черту и вариться в собственном соку!»

Соответственно этой установке «убираться к черту» оказывалась и союзная «помощь». Танки не ходили, орудия не стреляли, самолеты не взлетали. «Антантины сыны» если и посылали помощь России, то лишь такую и для того, чтобы она «убралась» наконец «к черту» и желательно навсегда. После того как Англия заставила Юденича признать независимость молодого эстонского государства и Северо-Западная армия помогла изгнать из Эстонии большевиков, в течение девяти месяцев кровью защищая ее границы, Эстония по предложению Советов купила признание независимости и мир с большевиками, согласившись уничтожить русскую армию и получив за предательство пятнадцать миллионов золотом, тысячу километров русской земли и выгоды от так необходимого большевикам транзитного коридора для вывоза из России золотовалютных и художественных ценностей.

Сделка состоялась, и, несмотря на все договоренности, в решающий момент сражений армии Юденича с большевиками союзных эстонских частей на фронте не оказалось. Они бросили свои позиции и ушли. Естественно, не появились и английские корабли.

На оголившиеся участки фронта хлынули направляемые Троцким свежие дивизии. Оказавшись почти в полном окружении, остатки армии Юденича вместе с толпами гражданских беженцев (а таковых было до сорока тысяч) сгрудились у колючей проволоки перед Ивангородским форштадтом, не сомневаясь, что эстонские братья пропустят беженцев и помогут им.

Эстонские братья стояли за проволокой в новеньком, с иголочки, английском обмундировании, с нацеленными на русских пулеметами и пушками. Молодая эстонская демократия отказывалась принять защищавшие их русские войска и впускать обозы с мирными жителями. Несколько суток десятки тысяч людей – не только военных, но и детей, и женщин – ночевали на снегу под открытым небом при двадцатиградусном морозе, погибая от обморожения и болезней…

Наконец часть войск впустили в глубь страны, предварительно полностью разоружив и ограбив вплоть до обручальных колец, нательных крестов и нижнего белья. Но и эти ограбленные, полуживые войска продолжали защищать эстонские границы от большевиков, пока между двумя нелегитимными государствами шел торг, завершившийся второго февраля тысяча девятьсот двадцатого года подписанием Тартуского мирного договора. Теперь Северо-Западную армию можно было окончательно «зачистить».

Талабский полк, в котором служил Павел, прикрывавший отступление армии, уходил в сторону Нарвы. Дрались отчаянно, переходя в рукопашную, но красных было больше, намного больше. А их всё гнали и гнали, прижимая к эстонской границе, и оставалось только обреченно искать спасение на том берегу. Но, встреченные яростным огнем с эстонского берега, люди заметались. И с той, и с другой стороны безжалостно строчили пулеметы, и вскоре замерзшая Нарова покрылась трупами…

– Кто-нибудь еще остался в живых… из наших? – спросил Павел.

Эльза покачала головой.

– Не знаю. Брат сказал, нет.

– А почему ваш брат… захотел спасти русского?

– Наверное, потому, что он тоже русский. Наполовину. Как и я…

Павел медленно выздоравливал. Эльза по-прежнему ухаживала за ним, приносила эстонские газеты и переводила для него последние новости. Он знал, что в городе страшная эпидемия и, по сообщению военной комендатуры, в одной только Нарве уже умерло семь тысяч северо-западников, не считая беженцев, которых эстонские власти все-таки пропустили беспрепятственно умирать… ибо в тех условиях, в которых они