Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

Это требовало времени, а пока усилилась кукурузная кампания не без участия небезызвестного Трофима Лысенко. Вовсю обострилась и тенденция Никиты Сергеевича напрямую вмешиваться в научные и все другие вопросы. Его правильные инстинкты не заменяли недостаток знаний, и «начальничество» брало вверх. Не стесняясь подавлять взгляды несогласных, он продвигал лоялистов, таких как Лысенко. Отрицание тем генетики и страсть к лженаучным экспериментам по селекции «высокопродуктивных» сортов зерна нанесли огромный ущерб сельскому хозяйству, включая любимую Хрущевым кукурузу.

Постановление Бюро ЦК КПСС по РСФСР и Совета министров РСФСР об организации социалистического соревнования за получение высоких урожаев спелого зерна кукурузы

12 апреля 1961

[РГАНИ. Ф. 13. Оп. 1. Д. 838. Л. 50–50 об.]

«Менделизму-морганизму» в генетике сторонники Лысенко противопоставили «мичуринскую агробиологию» — эклектическую смесь из противоречивых научных теорий. В частности, «мичуринцы», последователи биолога-садовода Ивана Мичурина, отрицали значение хромосом в передаче наследуемых признаков и утверждали, что эти признаки можно изменить через особенное «воспитание» организма. В середине 1950-х агрессивное «воспитание» растений, как и исправление советского человека суровым ГУЛАГом, подверглось критике. Хрущев сместил Лысенко с поста президента ВАСХНИЛ, и его звезда, казалось, закатилась навсегда. Но в начале 1960-х после неважных урожаев «народный агроном» вернулся в начальники. Лысенко обещал, что его методы дадут быстрые результаты по дешевке, и именно это хотел услышать Хрущев.

Тетя Рада, которая тогда стала заместителем главного редактора журнала «Наука и жизнь», знала, какую угрозу знанию несет лысенковщина. Она пыталась убедить своего отца в том, что мушка дрозофила — drosophila melanogaster — необходимый объект для исследований генетиков и молекулярных биологов. Если называть генетику «буржуазной лженаукой», а Менделя и Моргана реакционными учеными, возможности советской науки завянут на корню. Когда Лысенко переназначили в ВАСХНИЛ в 1961-м, обычно спокойная Рада до хрипа спорила с отцом. «Ты не знаешь, ты не учился в университете. Надо слушать экспертов», — бросила она ему в сердцах. Мама Юля, случайно оказавшаяся при этом разговоре, не верила своим ушам, а Нина Петровна белела и кусала губы. Никита Сергеевич, который до этого отбивался начальническими выражениями — «партия решает», «есть и поумнее ученые» — вдруг затих, повторил: «Ты не понимаешь», встал из-за стола и вышел из комнаты. Рада в сердцах бросила салфетку и уехала домой, не попрощавшись. Это была самая большая их ссора.

«В нашем журнале, — вспоминала тетя Рада, — люди мечтали об окончании властвования „твердолобого Трофима“, когда будет можно заниматься наукой мирового уровня. Но, когда после отставки отца отставили и Лысенко, а генетику полностью реабилитировали, вдруг оказалось, что уже поздно. У советских ученых пропали те десятилетия, когда в биологию пришла технология и простого микроскопа уже было недостаточно. У нас этой технологии не было. Отец и здесь, как с космосом, мог бы нас вывести вперед. Вместо этого мы отстали из-за него». Ей было неприятно это признавать, а мне было жалко, что ей приходится.

На февральском пленуме по сельскому хозяйству 1964 года первый секретарь продолжал поддерживать сказочные посулы «народного агронома»: «Товарищ Лысенко на практике показал, что его методы дают высокие урожаи зерна, говядины и молока… Те, кто захотят применять методы Лысенко, не могут проиграть»[720].

Но они проигрывали. Его «открытия» без исследований и испытаний были внедрены по всей стране, и, пока одна панацея терпела неудачу, он уже переходил к следующей. Чтобы нейтрализовать губительное влияние агронома, Академия наук под руководством Мстислава Келдыша, не только математика и исследователя ракет, но и искусного организатора, «прокатила» биолога-лысенковца Николая Нуждина.

Хрущев посчитал это поражение личным оскорблением. На июльском пленуме ЦК он наскакивал на «антилысенковцев», среди прочих на Андрея Сахарова, которого вместе с Келдышем и другими членами Академии наук обвинил в «игре в политику»[721].

— Какой-то там Сахаров…

— Трижды Герой Советского Союза…

— Ну и что? Из партии таких гнать надо!

— А он беспартийный.

— Вот-вот, а академики-коммунисты внимают этому беспартийному и, мало того, при голосовании следуют его указаниям. Да зачем нам такая академия нужна? Разогнать ее надо к чертовой матери![722]

Он требовал, чтобы наука была «связана с производством», скандально предположив, что классическая академия нужна была только «буржуазному российскому государству» — выпад в сторону Келдыша с его дворянским происхождением. Взрыв Хрущева был встречен молчанием. К концу своего выступления он понял, что перебрал, а Келдыш был в таком шоке, что собрался писать заявление об уходе.

Хрущева того периода Сахаров оценивал так: «…с видимым удовольствием был на первом плане, задавал выступающим острые вопросы, иногда перебивал их, давая часто понять, что последнее слово принадлежит ему. На меня он произвел тогда впечатление умного, истинно крупного человека, быть может чересчур самонадеянного и податливого на лесть… и с недостатком общей культуры»[723].

В Кремле после награждения званием Героя Социалистического Труда. Слева направо: Ф. Р. Козлов, Н. С. Хрущев, М. В. Келдыш, Л. И. Брежнев, Д. Ф. Устинов и другие

1961

[Семейный архив автора]

С 1960 года в поисках лучших результатов метания в политике и встряски в партии становились нормальным явлением. Из Президиума были исключены бывший партийный лидер Казахстана Беляев и Кириченко, второй человек в Секретариате ЦК. А ведь еще недавно этот крупный мужчина с выразительными чертами лица и грубоватым чувством юмора считался преемником первого секретаря.

Говоря о «неверности» Хрущева, Микоян приводил его в пример: «Двадцать лет вместе работали… И вот Хрущев вдруг, без всякой причины, снял Кириченко и послал на периферию с понижением»[724]. Но все же причина была: тот не оправдывал надежд на эффективное руководство. А охранник Сальников говорил, что Кириченко «выгнали за элементарную пьянку»[725].

В 1959 году Кириченко еще и оскорбил прадедушку на охоте в Завидово, куда зимой часто приезжали члены Президиума. После отставки на даче в Петрово-Дальнем про охоту он вспоминал часто, и даже я запомнила рассказы, как они оба стреляли в кабана, а потом начали спорить, кто же на самом деле его убил. Егеря сказали, что пуля Хрущева стала смертельной, но Кириченко требовал признания своего первенства. «Я бы с тобой, Алеша, в разведку не пошел», — сказал Никита Сергеевич и ушел. «На охоте и на войне характер проявляется как нигде», — повторял прадедушка. Впрочем, мама и тетя Рада переглядывались и пожимали плечами — зачем вообще