Никита Хрущев. Вождь вне системы - Нина Львовна Хрущева

пятикратной цене у главных ее тогда поставщиков — иностранных туристов, студентов Института Азии и Африки, предприимчивых офицеров из арабских стран и дипломатов, не чуравшихся прибавки к зарплате.

Московскими «королями» фарцовки считались Ян Рокотов, Владислав Файбишенко и Дмитрий Яковлев. Осенью 1960 года, после директив Хрущева и создания специального 2-го управления госбезопасности для оперативного разбирательства с экономическими «врагами», все трое были задержаны с поличным. Рокотова, по кличке Косой, арестовали на Ленинградском вокзале с чемоданом американского производства (само по себе редкость), наполненным золотыми женскими часами, монетами, рублями, долларами и фунтами стерлингов на 2,5 миллиона рублей.

Гнев Хрущева не имел предела: по действующему законодательству — статья 88 УК РСФСР о нарушении правил о валютных операциях в особо крупных размерах — преступникам давали восемь лет тюрьмы. Уже после ареста Файбишенко и Рокотова вышел новый указ Президиума Верховного Совета СССР, что срок наказания за контрабандную деятельность увеличен до 15 лет, и по вторичному суду валютчики эти 15 лет получили. Но первому секретарю этого было мало. «Да за такое самих судей судить надо!» — гремел он[730]. Тогда как раз в Кремль пришло письмо (вероятно, специально организованное) от рабочих ленинградского завода «Металлист», которое Хрущев зачитал на пленуме ЦК КПСС, посвященном борьбе с валютным криминалом:

Мы, простые советские люди… убедительно просим вас быть беспощадными к этим отбросам, жалким подонкам и негодяям, гадкие души которых пусты, а они набрались наглости и перестали уважать советский строй. Они хуже предателей, они давно уже трупы, и мы просим вас, чтобы таким же другим неповадно было, приговорить всю эту преступную шайку к высшей мере наказания — расстрелу, чтобы не поганили они впредь неподкупную репутацию честных советских людей, не дышали с нами одним воздухом и не смели называться гражданами СССР[731].

Хрущев полностью соглашался: «Вот что думает рабочий класс об этих выродках!» — и даже накинулся на многолетнего коллегу Руденко, обвинив генерального прокурора в «бездействии» и пригрозив снятием с должности[732].

Указ Президиума Верховного Совета СССР «Об усилении уголовной ответственности за нарушение правил о валютных операциях»

1 июля 1961

[ГА РФ. Ф. 7523. Оп. 77. Д. 161. Л. 1–2]

В июле 1961 года Президиум Верховного Совета принял еще один указ. Подписанный его председателем Брежневым, он устанавливал смертную казнь за экономические преступления «в особо крупных размерах» задним числом[733]. Шелепин, сменивший Серова на посту главы КГБ, и контрразведчик Федосеев из 2-го управления якобы уговаривали Хрущева оставить валютчиков в покое: очередной процесс «может отрицательно сказаться на наступившем потеплении в наших отношениях с Западом»[734], но тот был непреклонен. Дело вернули в суд, который приговорил Рокотова, Файбишенко и Яковлева к расстрелу. Не увенчались успехом и ходатайства об отмене смертной казни для последнего: тот был болен туберкулезом и успел настучать органам на соратников.

Сергей Хрущев в своей книге об отце «Реформатор» почему-то называет Рокотова Петром и отрицает ответственность Хрущева за суровое изменение существующего наказания. Во всем виноват Фрол Козлов, набравший силу во время многочисленных отлучек первого секретаря. Фрол, по мнению Сергея, привлек Хрущева своим несгибаемым консерватизмом; тот пытался сбалансировать своих приближенных — гибкого, избегающего ответственности Микояна и готового к закручиванию гаек Козлова. По его настоянию «запретительные, ужесточающие, наказывающие указы посыпались, как горох из разорванного мешка», — пишет Сергей, и закон 1961 года «Об усилении борьбы с особо опасными преступлениями» тоже был «ноу-хау» Фрола Романовича[735].

В российской вертикали власти вся ответственность, тем не менее, ложится на верхушку. И Хрущев сам, без всякого Козлова, в сердцах клеймил валютчиков. Он с одобрением цитировал рабочих, требовавших для них смертной казни. Закон обратной силы иметь не должен, но к России это не относится, даже для того, кто громил Сталина за нарушения законности. Правда, Сталин врагов придумывал, а фарцовщики злостно нарушали советские правила. Но, устраивая свежие разбирательства задним числом, Хрущев сам подрывал свой авторитет гуманного лидера.

Мама Юля прочитала главу про валютчиков в книге Сергея и в ужасe позвонила ему домой в Провиденс в США. Она не любила спорить со «старшими родственниками», как она называла его и Раду, но сейчас не выдержала: «Ты оправдываешь отца, даже когда оправдать нельзя. От этого он только потеряет репутацию. Нужно пытаться объяснять, а не оправдывать. Иначе нам никто не будет верить».

За делом валютчиков последовали другие экономические процессы, когда судили не только фарцовщиков, но и госчиновников за «хищение социалистической собственности» — будь то воровство или подпольная предпринимательская деятельность.

«Оттепель» привела к изменению психологии. Воодушевленные лозунгом «догоним и перегоним Америку», люди готовы были действовать там, где законодательство отставало. В Грузии, Киргизии и других республиках расцветало промтоварное изобилие.

Изобретательные граждане находили способы тайком от государства производить трикотаж во Фрунзе или шелковые блузки в Тбилиси. Хрущев считал это посягательством на социалистическую мораль и не церемонился с теми, кто нарушает закон, — например, фрунзенских предпринимателей задним числом наказали по полной. Все больше работников госпредприятий использовали служебное положение для организации подпольного бизнеса и сбыта дефицитных товаров. Госплановая экономика начинала серьезно проигрывать новой коммерции. Хищения не обходились без взяток государственным боссам. Чем дальше СССР отходил от кризисного социализма Сталина, тем больше покупка квартир и антиквариата становилась не стыдом, а показателем статуса.

Если бы первый секретарь сумел перепланировать экономику на поддержку людей, а не коммунистического кредо, страна бы расцвела. Не все, кого наказывали и казнили, были преступниками; многие люди с предпринимательской жилкой могли стать — и после перестройки стали — теми кадрами, которые Хрущев так стремился растить и поднимать.

Вместо этого поднимали партаппаратчиков, Николая Подгорного и Дмитрия Полянского — хрущевцев с Украины, которым тогда доверял первый секретарь. Он также продвигал Косыгина, имевшего репутацию «хорошего хозяйственника»[736]. В 1959 году тот возглавил Госплан с мандатом на подъем производства товаров народного потребления, но централизованное планирование не приносило нужных результатов.

7 апреля 1960 года ЦК и Совет министров издали постановление о «дальнейшем совершенствовании планирования и управления экономикой», и теперь Косыгин с Госпланом отвечали за текущие планы, а Госэкономсовет — Государственный научно-экономический совет — за долгосрочные. Госэкономсовет начал разрабатывать «реальные цены», позволяющие перейти к «социалистическому рынку», и претендовать на роль лидера в определении стратегии научно-технического развития. Его возглавил Александр Засядько, зампред Совета министров и бывший министр угольной промышленности Украины и СССР — горняк и знакомый Хрущева. У них