Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

перестала прикидываться незаметной и вернула себе высокомерную идентичность агрессивной толпы, без колебаний вступая прямо в оживленное уличное движение, шагая по капотам машин с уверенностью, что они остановятся [Buford 1993: 89].

А вот еще один случай, на сей раз имевший место в Лондоне, когда болельщики «Манчестера» покидали место сбора:

Болельщики сматываются из паба под звуки бьющегося стекла, потому что бокалы с пивом просто бросаются на пол, и человеческая лавина мгновенно заполняет маленькую улочку возле заведения – невероятное количество людей в невероятной спешке: никто не хочет отстать, – и затем поворачивает на главную Юстон-роуд, заполняя все пространство от обочины до обочины, блокируя движение в обоих направлениях. Каждый чувствует себя частью организованного единства и ощущает мощную энергию и торжествующую власть внезапно возникшей толпы.

Они обходят стороной станцию метро «Юстон» (там слишком много полиции) и движутся маршем к следующей станции «Юстон-сквер», вливаясь в нее единым потоком с плакатами, афишами и скамейками, которые они подобрали по пути и захватили с собой. Их не останавливают никакие препятствия или турникеты – теперь все скандируют, общая эйфория нарастает, никто не покупает билеты, никого не останавливают и не преследуют [Buford 1993: 194].

В этот момент болельщики успешно преодолели переломный момент, ощутив энергию и ликование. Следует отметить, что насилие, которое они совершают, имеет экстатический характер только в тот момент, когда оно происходит в контексте мобилизованной толпы; отдельные драки, в которых они могут участвовать в другие моменты, не имеют ничего общего с этим куражом.

Опыт преодоления барьера, за которым начинаются «моральные каникулы», контролируемые самими хулиганами с их изощренной тактикой, оказывается кульминацией:

Формируется толпа, возникает живой эффект ожидания, что вскоре нечто произойдет. Я вижу, как к толпе присоединяется все больше людей, которых привлекает знакомый мощный магнетизм большого скопления народа, но эти люди не выглядят новоприбывшими: кажется, они появляются не извне, а изнутри самой толпы. Можно ощутить, как она растет. Выражения лиц говорят: «Мы свободны», на них написана уверенность: «Мы оторвались от полиции. Теперь нас не остановить». Темп нарастает. Я чувствую давление, заставляющее идти быстрее, неявный императив, исходящий не от кого-то конкретно, а от всех, общий инстинкт жара и силы ощущений, понимание того, что чем быстрее идет группа, тем более сплоченной она становится, тем мощнее, тем интенсивнее ощущения. Обычный прогулочный шаг превращается в бодрую ходьбу, а затем в бег. Все бегут строем, плотно сжавшись, молча.

Я наслаждаюсь этим ощущением [не будем забывать, что все это сообщает респектабельный наблюдатель из высшего среднего класса]. Меня это возбуждает. Что-то должно произойти: у толпы есть аппетит, и этот аппетит нужно удовлетворить; люди жаждут, чтобы это ощущение нашло выход. Толпа, уже настолько включившаяся в процесс, просто так не разойдется. У нее есть импульс, неудержимый импульс [Buford 1993: 199–200].

Этот опыт похож на нарастающее наркотическое опьянение, в особенности в тот пиковый момент, когда наркотик попадает в кровеносную систему и проникает в сознание:

Да, они говорят об этом именно так, используя такие слова, как «дурь», «кайф» и «доза». Они говорят, что это нужно попробовать, что это невозможно забыть, когда попробуешь, что это не хочется забывать – никогда. Они говорят, что это ощущение их поддерживает, рассказывают и пересказывают, что произошло и каково это было. Они говорят об этом с гордостью людей, облеченных привилегией, тех, кто имел, видел, чувствовал, пережил то, чего не было у других людей. Они говорят об этом так, как в предыдущем поколении говорили о наркотиках или выпивке либо о том и другом сразу, за тем исключением, что они тоже употребляют и наркотики, и алкоголь. Один парень, который держит паб, говорит об этом так, словно речь идет о каком-то химическом веществе, гормональном спрее или о чем-то вроде одурманивающего газа – как только он появляется в воздухе, как только совершается один акт насилия, за ним неизбежно последуют новые. Позже я понял, что был под наркотическим кайфом, в состоянии адреналиновой эйфории. И тогда до меня впервые дошло, почему они описывают это состояние именно такими словами. Это насилие толпы было их наркотиком [Buford 1993: 204–205].

Наркоманы нередко говорят, что находятся на пике удовольствия в момент инъекции героина, вдыхания кокаина или дыма марихуаны [Becker 1953, 1967; Weinberg 1997]. Здесь же хотелось бы подчеркнуть, что самый волнующий момент для толпы футбольных хулиганов наступает тогда, когда она переступает порог и врывается в созданную ими же зону «моральных каникул». Хулиганы сознательно фокусируются на насилии, но значительная его часть происходит позже, уже после появления этой зоны. При ближайшем рассмотрении оказывается, что насилие, которому приписываются эти свойства наркотической интоксикации, встроено в более масштабный социальный процесс. Насилие находится на пике коллективного внимания, но в значительной степени выступает символом более масштабного процесса, нарушающего общепринятые нормы коллективного бурления и особой солидарности группы, овладевшей приемами целенаправленного создания «моральных каникул».

Захватывая какое-нибудь общественное пространство, группа ведет себя развязно и оскорбительно. Это намеренное нарушение норм приличия, направленное на то, чтобы шокировать оказавшихся поблизости людей, включает распитие алкоголя и мочеиспускание в общественных местах, крики и скандирование лозунгов [Buford 1993: 52]. Когда фанаты весь день перед матчем дуют вино бутылками, это, возможно, не столько попытка напиться, потому что опьянение является той ценой, которую они платят за поддержание состояния, в котором могут вести себя на публике бесцеремонно, пока еще не наступил момент для взрыва насилия.

На практике насилие футбольных хулиганов в основном принимает форму нападения на слабых[50]. Во всех соответствующих примерах, приведенных в работе Бьюфорда, прослеживается такой паттерн: большая группа хулиганов долго избивает оставшуюся в одиночестве жертву; иногда их противниками выступают такие же «крутые» парни из другой группировки, а иногда просто люди, символизирующие соперника (как в приведенном выше случае с семьями, болеющими за итальянскую команду). Изощренные маневры «фирм» преследуют цель создания именно такого тактического преимущества. Когда ощутимое количество фанатов из противоборствующих «фирм» сталкиваются друг с другом (такое случается преимущественно в те моменты, когда английские «фирмы» вторгаются в чужой сектор стадиона во время игры), дело обычно ограничивается ритуальными насмешками и бросанием бутылок с определенного расстояния, однако фанаты уклоняются от полномасштабного поединка. Как отмечает еще один наблюдатель,

среди футбольных хулиганов дело почти всегда обстоит так: побеждает та «фирма», которая больше, а другая убегает, причем заметим, что ей позволяют убежать (и тем самым свести к минимуму травмы). Этот факт постоянно признается, но в то же время