Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

англиканскому истеблишменту [Buford 1993: 95]. Такой сценарий во многом схож с тем, который проанализировал Катц [Katz 1999] в своем исследовании «дорожной ярости» на автомагистралях: проклятия срываются с губ, потому что они соответствуют конкретной цели, с которой водитель сталкивается в данный момент; они не обязательно основаны на глубоко укоренившихся убеждениях, а репертуар проклятий может быть непоследовательным и противоречивым от случая к случаю.

Ругательства и оскорбления берутся из более масштабного культурного репертуара, но их проводником в жизнь выступает именно конкретная ситуация. Впечатление от футбольных фанатов как носителей национализма, сексизма или других предрассудков в большей степени представляет собой постановочный эффект, нежели является причиной их действий; именно коллективные приемы конструирования «моральных каникул» делают такие оскорбления полезной частью репертуара и выводят их на передний план.

Здесь можно внести ряд уточнений. Ключевым опытом, для которого драка является необходимым, но в то же время ограниченным ингредиентом, является получение удовольствия от рассказывания историй. При этом рассказ подмешивается к речевому действию наподобие описанного выше (скандирование речовки «К черту папу!» добавляется в рассказывание историй о том, как «мы поимели итальянцев» – сюжет, в значительной степени связанный с речевым действием). Может легко сложиться впечатление, что содержание разговоров фанатов в эти моменты является мотивом того, почему они это говорят, однако при этом происходит смешение речевого акта и его содержания. Чтобы не попасть в эту ловушку (вполне естественную в обыденном дискурсе и в тривиальных разговорах о политике, выступающих его продолжением), необходимо обратиться к микроинтеракционным подробностям подобных речевых действий.

В определенные моменты группа фанатов начинает яростно скандировать свои слоганы – это действие представляет собой ритуал солидарности и вербальную агрессию. Детали наблюдений Бьюфорда подразумевают наличие некой закономерности, когда скандирование и пение происходят, а когда нет. Это случается в ситуациях, когда болельщики сбрасывают личину обычных людей и заявляют о себе как о толпе, взявшейся за дело – но еще до того, как насилие «взорвалось». Однако в тех случаях, когда хулиганы действительно участвуют в драке – например, когда шесть-восемь фанатов пинают оставшегося в одиночестве итальянского мальчика, лежащего на земле, – никто не произносит ни слова: раздаются лишь звуки ударов, слегка приглушенный хруст или резкое скрипение в зависимости от того, по какой части тела наносятся удары [Buford 1993: 84–86]. Это безмолвие вполне может свидетельствовать о возвращении конфронтационной напряженности, демонстрируя, что радостное возбуждение содержится не в самом поединке, а в словесном ритуале, который окружает его до и после.

Энтони Кинг (см.: [King 2003, в особенности главу 11 «Расизм в новой Европе»]) проводит важное различие между органическим и инструментальным расизмом. Первая его разновидность является глубоко укоренившейся и уже присутствующей в конкретном обществе целом. Инструментальный расизм часто возникает в «кричалках» болельщиков на футбольных матчах. Например, итальянские болельщики называют чернокожих игроков иностранных команд африканскими обезьянами и дразнят их, бросая на поле бананы. Испанские болельщики, скандировавшие расистские эпитеты в адрес чернокожих игроков прибывшей на гостевой матч английской команды, отмечает Кинг, не были убежденными расистами, однако оправдывали свои действия тем, что просто шутили и использовали вербальные приемы с целью расстроить своих противников. Расовые оскорбления распространяются даже на обидные высказывания в адрес соперников, которые принадлежат к той же расе, но болеют за команду противника. Североитальянские фанаты оскорбляют белых фанатов с юга, выкрикивая, что Африка начинается в Риме; фанаты «Миллуола» скандируют: «Да лучше я буду паки [пакистанцем], чем скаузом [прозвище фанатов их команды-соперника]»[54]. В этих вербальных тактиках они опираются на фоновую конвенцию расовой иерархии, которую бессознательно усиливает их инструментальное поведение.

Я бы предложил еще более сильную формулировку: опыт и практики футбольных фанатов создают или по меньшей мере наращивают объем расового антагонизма в обществе в целом. Расовые насмешки являются не только тактическим приемом для отвлечения внимания игроков соперника; культура фанатов представляет собой накопленный репертуар приемов для участия в драме спортивной игры и добавления отдельной драмы по собственной инициативе при помощи постановочных конфликтов, которая разыгрывается между глумящимися друг над другом соперниками. Основная привлекательность любого спортивного события заключается в возможности поучаствовать в моментах коллективного эмоционального переживания в конфликтном лейтмотиве, избежав большинства опасностей и издержек реального конфликта. Расовые насмешки выступают одним из таких приемов.

Этот тезис можно сформулировать в виде мысленного эксперимента, предположив, что если бы футбол был запрещен, то расизма стало бы меньше[55]. У расовых/этнических антагонизмов в обществе существуют самостоятельные и давно существующие источники, однако они вполне могут быть незначительными (если судить по маргинальности и слабости правых движений в предшествующие десятилетия). Рост популярности футбола в Европе и репертуар основанных на игре проявлений постановочных конфликтов в исполнении фанатов расширили масштабы расового антагонизма, который еще и выплеснулся за пределы стадионов. Связь между экспрессивными песнопениями на спортивных аренах и насилием за их пределами формируется группами футбольных хулиганов или их подражателей, стремящихся расширить солидарность и драматизм игры до аналогичного опыта, который они могут использовать в других сферах жизни.

В сравнительной социологии спорта до сих пор нет ответа на вопрос, почему растущая популярность европейского футбола способствовала оскорблениям на расовой почве, в то время как в американском спорте для массовой аудитории такое явление практически не встречается. В Америке традиция насмешливого глумления во время матчей и в связи с ними вообще довольно развита, а на некоторых стадионах имеются и традиции драк с болельщиками соперников. Однако оскорбления на расовой почве являются повсеместным табу; предельным краем противостояний выступает солидарность со своей командой (я не могу представить себе американского фаната, даже очень склонного к насилию, который выкрикивает нечто вроде «Лучше уж я буду ниггером, чем болельщиком „Янкиз“»). Объяснение этой разницы может заключаться в том, что в США спортивные состязания находились на переднем крае расовой интеграции – начиная с появления первых чернокожих бейсболистов в белых лигах в 1940‑х годах и далее в период борьбы за гражданские права в 1960‑х годах – и продолжают выполнять эту функцию, причем совершенно сознательно. В американском футболе и баскетболе большинство игроков были чернокожими еще с 1960‑х годов, с тех пор, когда эти виды спорта стали доминировать в СМИ. Издевательские насмешки над чернокожими игроками, которые появлялись в бейсбольных командах, продолжались только в первые несколько лет и получили широкое осуждение. Такие действия воспринимались не как способ высмеивания команды-противника, а следовательно, не как двусмысленная шутливая форма инструментального расизма, а как прямой расовый антагонизм, не связанный с приверженностью болельщиков своему клубу. Таким образом, расхождение между Европой и Америкой можно объяснить, исходя из того, переплетался ли спорт с