Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

случаях, где у них есть большое преимущество в численности, а если шансы другой стороны на победу хоть сколько-нибудь близки к равным, они отступают или отказываются от драки. Однако все эти детали скрываются фанатскими ритуалами повествования: в своей ритуальной субъективности они выступают именно героями[59]. В итоге команда «Б» вытесняет команду «А».

Конечно, сказанное не в точности верно во всех без исключения отношениях. Банды футбольных хулиганов освободили драму конфликта от событий и участников самой игры в том, что касается их субъективного и эмоционального участия в ней. Однако они не освободились от своих команд во всем, что касается организации их драк во времени и пространстве. Хулиганы по-прежнему организуют свои действия в соответствии с расписанием встреч между командами-соперницами – именно матчи становятся поводом для вторжения на территорию соперников или защиты собственной территории. Хулиганы продолжают паразитировать на формальной организации футбольных чемпионатов, и это неизбежно, поскольку в основе хулиганских «фирм» лежит свободная и неформальная организация – именно она позволяет им выстраивать свои главные приемы, смешиваясь с толпами обычных людей и ускользая от сотрудников правопорядка. Хулиганы могут обходиться без формальной структуры, без постоянных штаб-квартир, финансовых органов, должностных лиц и прочих атрибутов, характерных для организации общественной деятельности, которые требуются даже самому рыхлому политическому движению, потому что они могут ориентироваться на расписание матчей, обеспечивающее самую базовую координацию. Расписание футбольных матчей служит удобным способом для того, чтобы собрать группу хулиганов вместе, которая затем сможет применить свои приемы на практике.

Социальные техники создания насилия являются исторически обусловленными – они то появляются, то исчезают, видоизменяясь в процессе. Они представляют собой часть более широкого спектра приемов, формирующих современную популярную культуру. В конечном счете целью является не огульное физическое насилие, а коллективное возбуждение. В современном спорте происходит постоянное развитие ритуальных технологий, позволяющее смешивать солидарность в духе Дюркгейма с драматической напряженностью специально созданных сюжетных линий на игровом поле, причем с достаточной для поддержания эмоционального накала степенью непредсказуемости. А спортивные хулиганы еще больше манипулируют социальным фокусом внимания, чтобы превратить себя в героическую страту этого шоу.

Здесь можно отметить некую параллель между заключительными темами этой главы и темами главы 7. В ней отмечалось, что появление пространства слэма на массовых концертах выступало неким способом отнять центр внимания у музыкальных групп, контрходом публики, совершенным из позиции пассивности и подчинения звездным исполнителям в центр эмоционального пространства внимания. Именно в этом состояла и находка английских футбольных хулиганов с их социальной технологией переноса зрительского переживания игры с трибун в ту сферу, которую они сами могли контролировать, превращая колебания драматических моментов игры в «беспорядки по требованию»[60].

В долгосрочной перспективе на примере участников слэмов и футбольных хулиганов можно наблюдать одну и ту же эволюцию социальных техник. И в том и в другом случае перед нами разновидности бунта зрителей в эпоху массовых коммерческих развлечений. Это не подразумевает, что оба указанных феномена сохранятся, тем более в их нынешних формах. Тем не менее они имеют некоторое сходство с футуристическими антиутопиями, возникавшими в воображении писателей и кинематографистов середины XX века: бродячие банды жестоких искателей острых ощущений наподобие тех, что населяют художественные миры таких фильмов, как «Бегущий по лезвию», «Заводной апельсин» и «Барбарелла», наследники футуристических страхов Олдоса Хаксли и других авторов. Все это свидетельствует о том, что простой материальный комфорт не приводит к умиротворению общества; развитие технологий потребления разных форм досуга привело к доминированию экономики развлечений, а вместе с ней и ко все большему осознанию искусством способов, позволяющих фабриковать впечатления ради самих впечатлений.

Сегодня мы стали более искушенными, более рефлексивными и можем по меньшей мере по умолчанию распознавать моменты, когда какая-то одна форма поведения встроена в другую как особая сфера художественной реальности. Социальные центры внимания всегда представляют собой самостоятельную форму стратификации, а за последние полвека они все в большей степени приобретали характер ситуационной стратификации, оторванной от других форм экономической и политической стратификации, а также от давно сложившихся иерархий социальной респектабельности, – они выступают в качестве совершенно ситуационного статуса, отделенного от класса и власти. В то же время они не оторваны от своей непосредственной социальной базы – организационных условий микровзаимодействия, средств доминирования в пространстве непосредственного внимания. Музыкальные шоу, в особенности шумные и имеющие жесткий ритм, наряду с драматизмом спортивных состязаний превратились в главные организованные технологии принуждения к социальному вниманию. Звезды развлечений (включая спорт как одну из его разновидностей), находясь в центре всеобщего внимания, транслируемого этими технологиями, превратились в ситуационные доминантные фигуры: где бы они ни появлялись, они приковывают к себе внимание всех, кому попадаются на глаза. В то же время примечательно, что даже несмотря на появление этой новой формы статусной стратификации, в ее периферийной зоне возникли новые социальные технологии – те самые фанаты, которые наиболее подчинены этим технологиям, поскольку наиболее поглощены ими, создали средства для статусного бунта, возвращая себе центр внимания. Сколь бы исторически эфемерными ни выглядели эти соображения, они указывают на некую более масштабную тенденцию.

Создание драмы в играх ведет к дальнейшим изобретениям, создающим драму уже в насилии, происходящем за пределами основной сцены. Точно так же приемы громкого ритмичного музыкального вовлечения привели к побочным изобретениям действий, которые оказываются более выразительными, чем музыка, в псевдонасилии пространства слэма. В связи с этим можно предположить, что в будущем могут быть изобретены новые социальные технологии воодушевления – как с примесью насилия, так и без него.

В этом можно разглядеть как хорошие, так и плохие стороны. Хорошая новость заключается в том, что в вещах, ради которых люди устраивают поединки, нет ничего первозданного. Они не представляют собой устойчивые или глубоко укоренившиеся социальные идентичности и антагонизмы; сила таких идентичностей является просто результатом того, насколько интенсивны ритуальные технологии, которые их ситуационно порождают. Плохая же новость состоит в том, что мы способны создавать новые поводы для насилия, сколь бы эфемерными они ни были. Возможно, проблеском надежды здесь выступает тот факт, который мы неоднократно наблюдали выше: большинство случаев насилия представляют собой шумиху и блеф – много шоу и показухи по сравнению с реальными делами. Как бы сильно ни пугали нас социальные технологии инсценировки событий, они по-прежнему способны нас сберечь.

Часть III

Динамика и структура насильственных ситуаций

Глава 9

Как начинаются – или не начинаются – поединки

До этого момента предметом нашего рассмотрения было то, каким образом люди участвуют в поединках, однако у нас