Насилие. Микросоциологическая теория - Рэндалл Коллинз

наблюдению за тем, что происходит при их изменении. В 1990‑х годах на английских стадионах была введена американская манера рассадки зрителей: везде, где это имело экономический смысл, устанавливались отдельные кресла с подлокотниками (которые также препятствовали телесному контакту болельщиков друг с другом). Если прежде классическим приемом полиции было спешно загнать зрителей на трибуны, причем болельщики часто не брали билеты в кассах или платили наличными на входе, не получая билет на конкретное место, то теперь все зрители должны были иметь оплаченный заранее бумажный билет с пронумерованным местом. Кроме того, футбольные матчи все чаще рекламировались как зрелище для респектабельной семейной аудитории (см.: [Buford 1993: 250–252], а также информация из личной беседы с Энтони Кингом, ноябрь 2000 года). Тем не менее более примитивные варианты стадионов с общими местами по-прежнему существуют. Например, в работе Кинга [King 2001] упоминается вполне традиционная для раннего этапа истории футбола похожая на клетку трибуна в Марселе, где места были пронумерованы, однако болельщики не обращали на это внимание и стояли кто где хотел.

Тут и правда есть над чем поломать голову. Благодаря специфике опыта болельщиков на раннем этапе истории футбола на британских стадионах появилась особая разновидность эмоционального возбуждения толпы, которая впоследствии отделилась от стадиона и самой игры. Промежуточный шаг в этом направлении был сделан в 1960‑х годах, когда полиция пыталась ограничивать драки между болельщиками соперничающих команд в пределах стадиона, разделяя их по разным трибунам. Однако эти действия привели к непреднамеренному росту насилия, причем сразу несколькими способами. Во-первых, они способствовали формированию большей однородности и солидарности среди самых оголтелых фанатов на террасах, тем более что во время игры они фактически находились взаперти. Во-вторых, упомянутые действия полиции создавали для фанатов территориальные цели, провоцируя их попытки захватить сектор болельщиков соперника до или во время игры. Фанаты становились все больше похожи на вспомогательную команду «Б» по отношению к команде «А» – игрокам на поле: у них были собственные «ворота», к которым можно было решительно устремиться, не пытаясь забить мяч, а физически вторгаясь на чужую территорию массой тел или бросая в нее файеры. А в-третьих, ужесточение полицейских мер побуждало фанатов переносить свои столкновения за пределы стадиона. Этот сценарий эскалации и контрэскалации в тактике противостояния полиции и фанатов, оборачивающийся появлением более организованных хулиганских «фирм», был отмечен социологами из Англии и других стран (см.: [Dunning et al. 1988; van Limbergen et al. 1989]). Он представляет собой менее радикальный вариант развития событий, который мы отмечали выше: когда американские силы правопорядка, пытаясь воспрепятствовать отмечанию победы там, где она произошла, обычно вытесняли действо наружу, что приводило к празднованию с еще большим объемом насилия.

Еще один источник появления изощренных приемов футбольных хулиганов был связан со сферой перевозок. В самых первых драках, имевших отношение к футбольным матчам на рубеже ХX века, участвовали группы фанатов, которые вместе отправлялись на выездные игры так называемыми фургонными клубами на наемном автотранспорте [Dunning et al. 1988: 115, 140, 167–179]. Первые признаки инцидентов, напоминающих действия современных футбольных хулиганов, появляются в сообщениях СМИ 1950‑х годов о фанатах, крушащих поезда. Главными местами драк между болельщиками стали железнодорожные вокзалы. Уже к концу 1960‑х и в начале 1970‑х годов полный набор их приемов был в наличии: джиббинг (езда на халяву?), скоординированные перемещения с целью избегать встречи с полицией, организация при помощи заблаговременно распространяемых листовок, в которых анонсировались драки во время конкретных матчей. А поскольку полиция обращала на это внимание и стягивала свои силы в соответствующие место и время, хулиганы все больше старались устраивать драки в виде набегов на территории фанатов-соперников. Теперь зона охвата их действий расширилась: хулиганы штурмовали уже не только тот «конец» стадиона, где размещались болельщики гостей, но и «захватывали чужую вотчину», проникая в сам город, куда они прибыли, и «нагоняя» противников везде, где их можно было хитростью заставить оказаться в слабой позиции.

Футбольное хулиганство в английском стиле представляет собой социальную технологию, изобретенную с целью отделить возникающее на стадионе возбуждение от самой игры. Эта технология распространилась и в континентальной Европе (в особенности в Голландии и Германии), а также в других местах. Например, в 1980‑х годах матерые хулиганы из Бельгии сознательно заимствовали приемы английских фанатов – они даже приезжали в Англию, чтобы понаблюдать за наиболее сложными и совершенными техниками, которые можно использовать в своей практике, и брали на вооружение английские песни и лозунги [van Limbergen et al. 1989].

Эти приемы преследовали двоякую цель. Во-первых, что самое очевидное, это получение опыта «кайфа», возбуждения коллективной солидарности, драматического напряжения и разрядки, которые представляют собой техническое достижение современного спорта, но с преобразованием всего этого в воспроизводимые приемы, которые при необходимости можно задействовать вдали от самой игры. А вторая цель заключалась в повышении статуса болельщиков до уровня, равного игрокам, а возможно, по сути, даже превосходящего их: футбольная команда может проиграть или выступить так себе, однако «фирма» может «захватить чужую вотчину» или отразить своих соперников, в любом случае достигая более высокого уровня удовольствия от рассказывания историй, чем сама команда, которая вытесняется из центра ритуального внимания. Как мы уже видели выше, удел болельщиков является довольно бесславным, если смотреть на него хоть сколько-нибудь объективно – хотя, конечно же, все условия фанатского опыта способствуют тому, что у них нет какой-либо внешней точки для наблюдения, позволяющей увидеть, кем они являются на самом деле. Болельщики находятся в подчинении игроков самым подхалимским образом – эмоциональное самочувствие и ритм внимания фанатов зависят от того, как играет команда; в самые напряженные моменты боления, как можно увидеть на различных фотоснимках, тела фанатов контролируются, их увлекает восторг единодушного поклонения своим сакральным объектам.

Изобретение социальных технологий хулиганских группировок освободило фанатов от этого подчиненного положения, не только вернув им автономию во времени и пространстве, но и существенно повысив их честь в сфере конфликта. Болельщики, мучительно переживающие перипетии игры, низведены до наиболее примитивного уровня племенной морали: им не делают чести групповые нападения на слабых, а равно не является чем-то почетным, когда десятки тысяч людей ревут на стадионе и вытягивают свои тела в ходе инсценированной войны против команды гостей, состоящей из примерно дюжины игроков[58]. Сами же игроки, напротив, выступают в качестве героев, которые сражаются с равными по силе командами. Поэтому хулиганы отсекают себя от иерархических отношений между фанатами и игроками, вступая в горизонтальные отношения, в которых одна группа героев противостоит другой. Разумеется, здесь присутствует множество притворства и иллюзий: в действительности фанаты рвутся в драку только в тех