Том 8. Литературная критика и публицистика - Генрих Манн

классы, созидающие государство, — все это повсюду еще далеко от осуществления. Но это те идеи, которые владеют умами. В самой большой стране на земном шаре социализм победил и доказал свою жизненную силу. Этим решен вопрос о социализме. Социализм чем дальше, тем больше рассматривается как нечто само собою разумеющееся. В сущности Европа мыслит свое будущее, если она вообще хочет иметь будущее, — только социалистическим.

Миролюбие Советского Союза органически обусловлено самой его природой, так как он создан для живых людей, а не для химер, для всего общества, а не для ничтожной кучки, которая заставляет массы служить себе. В государствах, где власть принадлежит не многим, массам внушают мысль о национальном превосходстве, потому что это благоприятствует войнам и обогащению господствующих классов. Советский Союз проявляет полную терпимость в отношении расы, происхождения, языка. По всей вероятности, терпимость так же свойственна его глубочайшим основам, как миролюбие его природе. И то и другое происходит оттого, что Советское государство существует для пользы общества, а не во вред его интересам.

Известно, что в Советском Союзе читают больше, чем в любой другой стране. Это вполне соответствует духу государства, которое вовсе не намеревается улучшать людей, как улучшают породу скота, а напротив, стремится поднять человечество на более высокую ступень. Для того чтобы прогресс, и экономический и культурный, был прочным, необходимо, чтобы многие, чтобы большинство научилось самокритике, научилось понимать себе подобных, ясно постигать, в чем состоит общее благо. Общественное мнение должно проявляться свободно и открыто, причем вовсе не необходимо и даже нежелательно, чтобы ставились под удар основы государства. Государство, которое существует не во имя угнетения человека, а во имя его защиты и его счастья, не нуждается в нападках и не заслужило их. Для писателя — мыслителя и общественного деятеля — это величайшее благо.

Мы всегда ощущали гнет государства, которое было против нас, против наших убеждений, наших понятий о справедливости и человечности. И вот возникло государство, которое ставит своей целью то, к чему мы всегда стремились: воспитать человеческий коллектив, где каждый работает ради счастья всех, сделать каждого человека более совершенным членом беспрерывно совершенствующегося общества. Большое счастье сознавать, что такое государство существует. Многих и многих спасает от отчаяния надежда, что и в их стране эта великая цель будет достигнута. Существование и пример Советского Союза не дают отворачиваться от действительности. Мы живем и говорим не в сверхчувственном мире, наш долг — наблюдать жизнь и человека в действии.

На первой странице одного журнала, в котором печатается мой роман{237}, я прочел речь вождя Советской страны о новой Конституции СССР. Я допускаю, что совершенная демократия и реалистический гуманизм не могут быть осуществлены в столь короткий срок. Поколения советских людей должны пройти школу демократии и гуманизма, прежде чем они будут полностью отвечать всем требованиям такой Конституции. Но еще сильнее начинаешь верить, что так и будет, когда читаешь слова Сталина, — столько в них уверенности, доброты и ясности ума. Для меня было новостью, что глава такого гигантского народа может обладать всеми этими качествами в соединении, к тому же, с огромной энергией. Я также никогда раньше не читал речи главы государства на первых страницах литературного журнала, никогда не думал, что он может иметь право на это благодаря талантливой форме и содержательности его произведения.

Сотрудничество интеллигенции с пролетариатом отвечает требованиям разума, ибо отныне пролетариат является носителем культуры и классом, созидающим государство. И мы, на Западе, приступаем к установлению этого сотрудничества. Тип интеллигента, который боится «опролетаризироваться», начинает уже устаревать. Мы должны подумать о том, чтобы превратить каждого пролетария в интеллигента.

Впрочем, если ни к чему не обязывающие эмоциональные симпатии к Советскому Союзу просто приятное ощущение, то основное — подсказанная разумом уверенность, что в истории человечества отныне и навсегда есть только один путь к прогрессу — гораздо важнее.

КАЗНЕННЫЕ

ИОГАННЕС ЭГГЕРТ

оганнес Эггерт был металлистом. Он воевал на фронте, после войны боролся за мир. У него было лицо настоящего немца. У нацистов таких лиц не встретишь. Они казнили его. И причин было много. Он был лучше них. Он был истинным борцом. Он защищал правое дело — дело его народа и всех честных и мужественных людей. А главное — он был представителем класса, которому принадлежит будущее, — он был пролетарием, который учится, умеет ясно выражать свои мысли и, когда настанет час — будет действовать.

Именно такие люди страшны стоящему у власти сброду трусливых негодяев. Они казнили Эггерта тайно, как и все, что они делают, — будь то войны, кражи или казни. И при этом они, как и всегда, лгали. В тот же день, почти в тот же самый час, когда они обезглавили фронтовика и борца за мир, они заверяли других фронтовиков в своей любви к миру. Когда же честные борцы всех народов восстанут против изолгавшихся палачей?!

Народы! Требуйте прекращения казней и ликвидации концентрационных лагерей, которые позорят Германию и угрожают вам. Ибо эта жестокая и бесчестная в своей основе система, как только сможет, принесет несчастье и вам.

ЭДГАР АНДРЕ

В Гамбурге, в областном суде решается вопрос о жизни Эдгара Андре. Этот сорокалетний человек всю свою жизнь боролся, подвергался преследованиям и стал героем немецкого освободительного движения. Он родился в Аахене, вырос в сиротском приюте в Брюсселе и добровольно пошел на войну на стороне немцев. Был ранен, как и Рудольф Клаус, которого немецкие судьи приговорили к смерти лишь за то, что он имел свои убеждения. Участвовавшие в войне немецкие герои верили, что она ведется для блага народа. Те же, кто и после войны продолжали бороться за свой народ, попадали в положение Клауса, Фите Шульце и Эдгара Андре. Фите Шульце предстал в 1934 году перед тем же гамбургским судом, перед которым стоит сейчас Андре. Шульце не услышал, когда его окликнул судья.

— Вы глухой?

— В тюрьме у меня лопнула барабанная перепонка.

Вероятно, после этого наступило тягостное молчание. Почему? Каждый немецкий политический заключенный прежде всего знакомился с так называемыми «чиновниками по расследованию». Может быть, это те же судебные исполнители? Нет, это — подлые палачи. Вот почему обвиняемые и свидетели являются на суд с забинтованными головами, на костылях и оглохшие.

Вот уже три года, как Андре находится в руках «чиновников по расследованию». Он попал к тем, кто хотел убить его еще раньше, во времена Республики, — тогда по недосмотру