Просроченный долг - Йожеф Лендел

ставку в судебно-следственном смысле, но также и сопоставление, столкновение взглядов, позиций, нелицеприятный разговор наедине с оппонентом, другом или с самим собой. Может быть, на русском языке было бы удачнее дать название „Лицом к лицу“?»116

Многолетняя борьба за публикацию романа в Венгрии, попытки помешать его выходу за границей, ужесточение политического климата в стране привели к тому, что Лендел так и не закончил задуманный цикл романов. Завершающий, пятый, роман «Последние дни Баницы», действие которого должно было происходить в Венгрии в преддверии и непосредственно после 1956 года, он не написал. Остались наброски и отрывки на страницах «Записных книжек», магнитофонные пленки и несколько машинописных черновиков. В 1974 году, подводя итог своему творчеству, писатель с горечью признался: «Есть у меня роман, который теперь я уже не напишу»117.

Некоторое время после XX съезда КПСС он верил, хотел верить, что можно покончить с постыдным прошлым, призывал венгерскую компартию, ее руководителей прямо посмотреть в глаза преступлениям сталинизма, «очистить раны от гноя». Этого не произошло. Разочарование было медленным, мучительным. Решающим моментом стали чехословацкие события, оккупация войсками стран Варшавского договора Чехословакии и участие в этом Венгрии, несмотря на уроки 1956 года. Реакцию Лендела на эти события, на события в его стране, в СССР, в мире можно проследить по его записям. Его записные книжки, по словам Т. Кенде, — мучительная и долгая «очная ставка» с прошлым, полный разрыв с ним.

В конце жизни отец узнал, что у него рак. Однажды прогуливаясь по Бастионной аллее в крепости, он встретил друзей-писателей. Сообщив им, что если он еще долго проживет, то умрет от рака, так как в этом возрасте болезнь прогрессирует медленно, прибавил: «Я посмеюсь, если меня убьет какая-то другая болезнь, ведь когда тебе под восемьдесят, ты имеешь право умереть от многих других болезней. Мне, право, безразлично, от какой болезни я скончаюсь, ведь всё, что я хотел сказать, я в основном и в целом всё же сказал»118.

Особо я хотела бы сказать об отношении моего отца к России, к русскому народу. Когда он приехал в СССР, он совсем не знал русского языка. Первое время на работе и в общении говорил на венгерском или на немецком (в редакции венгерского журнала, на студии Межрабпомфильм, с товарищами по эмиграции, с венгерскими писателями). В марте 1932 года он входит в нашу семью, но и у нас все, кроме дедушки, хорошо говорили по-немецки, а со своим свояком Виктором Тоотом они могли говорить на родном языке, что было для обоих большой радостью. Постепенно отец начинает говорить по-русски, много общается с простыми людьми, когда ездит в командировки, разговаривает с соседями по квартире. Но по-настоящему он овладел русским языком лишь в лагере. Нельзя сказать, что он хорошо говорил по-русски. Он говорил с характерным венгерским акцентом и с ошибками, но поразительно чувствовал русскую литературу. В лагере он читал «Войну и мир», и о том, как много значила для него эта книга, свидетельствуют первые страницы его романа. Жаль, что его «Заметки на полях о романе Л. Толстого „Война и мир“» пока можно, кроме венгерского, прочитать только по-английски119.

На всю жизнь отец полюбил русскую природу, Сибирь, леса, суровый Север. И если там он тосковал по родине, то в Венгрии часто возвращался к России. Его записные книжки пестрят русскими словами, написанными латинскими, иногда русскими буквами. Это то частушка, то какое-то название, то пословица или слова лагерной лексики. Записав пословицу: «Что написано пером не вырубишь топором» по-русски, он дает с десяток вариантов ее перевода на венгерский язык. Или вдруг вспоминает русское слово: чересседельник, которое встречается в «Чародее». Иногда из этих русских слов рождаются рассказы. Осенью 1959 года он записал два русских слова: «тайная милость» и варианты перевода на венгерский (28.Х), а в 1964 году этот мотив возник в «Бывших зеках». Увидев весенний красно-синий цветок, пишет, что любит его, потому что знает его имя — Иван да Марья (26.IV.61).

В записных книжках немало записей о прочитанных им книгах советских писателей: «Не хлебом единым» Дудинцева: «хорошая тема, без лакировки» (ГХ.56); «Коллеги» Аксенова: «По-моему, этот Аксенов станет большой надеждой советской литературы» (26.VI.60); «Мертвым не больно» Василя Быкова («можно назвать советским вариантом Мейлера „Голые и мертвые“», хотя слабый перевод не позволяет судить о художественных достоинствах вещи,(26.VI.60). Прочитав в одном из номеров «Огонька» рассказ Твардовского (C Твардовским в середине 30-х гг. они встречались в доме творчества в Малеевке.) «Печники», записывает: «замечательно, великолепно», а после того, как напрасно предлагал другим, сам перевел его (27.11.59). Высоко оценил фильм Г. Чухрая и написал рецензию («Под чистым небом о „Чистом небе“»)120.

Пристально и с большим сочувствием следил отец за творчеством и судьбой А. И. Солженицына, хотя не всё у него принимал и не всегда был с ним согласен. 21 июня 1967 года он выписывает слова Солженицына из письма IV съезду Союза советских писателей, опубликованного газетой «Ле Монд». Записав об исключении Солженицына из Союза писателей, отмечает, что это произошло в Рязани, поскольку не удалось в Москве (18.ХI.69). В 1970 году был возмущен, что венгерские руководители международной организации писателей Пен-клуб осудили Солженицына, выступил на собрании венгерского Пен-клуба и подал заявление о выходе из него (ХII.15).

В 1964 году он написал статью «Кафка, Твардовский и оптимизм», в которой утверждал, что «между автором „Процесса“ и „Замка“ и автором „Теркина на том свете“ можно констатировать бесспорную связь, хотя Кафка (если бы был жив), как и Твардовский (если бы то, что я пишу, было бы написано не по-венгерски и, следовательно, дошло бы до него), резко, с обидой возражали бы против такого утверждения»121. Он не надеялся, что Твардовский узнает об этом. Но тот, оказывается, узнал. Пражский журнал «Пламен» опубликовал подробный реферат этого эссе122. В. Лакшин 5 мая 1964 года записал о своем разговоре с Твардовским, когда тот только что прочел Кафку: «Прежде, когда мне говорили, что появилась какая-то статья в чешском журнале, где сравнивают Кафку с „Теркиным на том свете“, я смеялся. Теперь уже не смеюсь…»123 Как был бы рад отец, узнав, что Твардовский не только слышал о его статье, но и согласился с ним.

Он надеялся и желал, чтобы его произведения прочитали в России. Но приехать в СССР, в страну, где его сочинения не печатают, наотрез отказывался. После 1955 года был в Москве лишь проездом, когда летом 1960 года ездил в Китай.

Йожеф Лендел умер 14 июля