Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой - Александр Борисович Каменский

муж мой, сам расточает свое имение, но и Чагины оным управляют и раздаривают. А ис того весьма всякому ощутительно, порядочно ли он, муж мой, владетель и правитель имения своего и чувствует ли он, что делает сам противу себя. И естли б он был здравого разсудка и не распутнаго жития, то могли бы в ымении своем уполномочить с такою властию означеннаго Чагина, совсем постороннего к нему и детям нашим человека, да и такова в происках коварнаго, как то самое письмо его, Чагина, доказывает?

А потому равно видимо и то самое, что может ли он быть попечительной отец о воспитании пристойном детей своих, когда сам всю свою жизнь утопает в пороках ясных и гласных и всему обществу известных, забывши долг природы, вконец детей своих разоряет и неповинно всего имения наследственнаго лишает для обогащения гонительницы нашей княгине Несвицкой и не чувствует то, что ей обижать и разорять детей наших не жалко, и что то не дошло, что капиталу-то уже они, дети, навсегда лишилися. Но он, вместо того, чтоб сохранить им сие наследственное имение и прилагать рачение об достойном их воспитании, дает им такое злое наставление, что[б] оне меня, мать свою, ненавидели и злословили и всякое б противу меня прискорбие причиняли, делая их чрез то такими же извергами рода человеческаго, каков он сам был – предерзостной сын против своих родителей. А потому и з детьми своими так он поступает немилосердно, зделав их нищими, привидя во всякое несчастие и по малолетству в сущие сиродство. Отнявши от матери, отдал под власть Несвицкой, и во угодность еще ей же, Несвицкой, губит и самым тем заставляет их меня везде злословить и бранить. Сие ставит он в доказательство своего достоинство, а противу меня к правости, а мне то относит к пороку, якобы я ему не только недостойная была жена, но и детям моим недостойная мать. Но как оне все малолетны и живут с ним, а не со мною, то должны и воли его повиноваться, приказывая им, несчасным, призновать и называть матерью себе оную наложницу его Несвицкую, чего не производил, чтоб чужия дети в посторонней женщине могли наитить себе мать и такое призрение, как я, родная их мать, об них прилагала старание мое. А потому, естли они, дети мои, и самым делом будут от наставления его противу меня таковыми нечтительными, и тогда я не причту то к их собственной винности, а виною он тому будет, и злоба Несвицкой княгине и горчайшая моя и бедных детей моих участь сия. Когда бы отец их, а мой муж, жил со мною вместе, тогда бы оне не так были гнусно и непристойно воспитаны, как теперь там их губят. А равно и имение отца при мне было сбережено, а не промотано. А ныне без меня все деревни его стали проданы и заложены, а деньги оныя и всё у него обобраное Несвицкою. Вот как она их, детей моих, сожалеет и в чем любовь к ним состоит – совсем сделала их нищими и разорила вконец. А кроме того несчастия им от ней, что содержанием их губит. Следовательно, сие его, мужа моего, деяние походит ли на здравой разсудок и на добродетельнаго отца, чтоб мои дети были нежными Несвицкой, а чтоб ея любовь такова к ним была, как от родной их матери? Не сущей ли ему в том от ней, Несвицкой, обман, а детям моим от ней гибель? А потому не только я и дети наши, но и сам он весьма жалкой человек, деяниями слабостей своих не чувствует, что делает, ибо сии его пороки надели на глаза его плачевную для нас завесу, из-за которой он не видит сего с нами и собою несчастия, что он коварство сих корыстолюбивых льстецов Несвицкой и родом ея Чагеных явно обманут, ограблен и погублен со всем своим семейством, а потому-то и потребна к имению его опека, а к детям нашим мое материнское призрение. Но естли б и сам он имел здравой разсудок и, видя свои необузданныя пороки и невоздержность, а равно и по слабости здоровья своего, как находится от паралича почти разслабленным, а в уме почасту мешающейся, то должен был бы сжалиться не только над детьми своими, но и над самим собою, и хотя бы остаток имения своего охранить и от мотовства и грабежа Несвицкой княгине и просить опекунов.

Какой уже он правитель имения своего и воспитатель детей своих малолетных, когда и сам об себе Сенату объявил, что он страждущий тяшкими болезнями, в коих и самому ему теперь потребно спокойствие, как больному и дряхлому человеку, а не за детьми иметь призор такой, как бы должно здоровому и порядочному отцу? Но не допущает его до сей прозьбы об опекунах она, Несвицкая, для своей от него корысти и управляет всеми теперь до него принадлежащими делами она вместо него, а равно и домом, имениями и детьми нашими распорежать она ж, Несвицкая, как желает. А потому старается всяческими образами кле[ве]-щать и обманывать его, чтоб он не очувствовался и не воздержался бы от роспутностей своих, в которыя она его коварством своим завела для своего интересу от него, а потому каждую минуту размножает она его ссору со мною и от чесу более раззлобляет своими интригами противу меня и всякия притеснения происками своими мне изыскивает, и прошении от имени его противу меня столь коварно, а мне ругательно, сочиняет ему она же, Несвицкая, а не сам он, муж мой, каковое подано от него Сенату.

И тем его спором и клеветанием на меня старается она как возможно отдалить меня во оном деле от законнаго правосудства, дабы я сего ея коварнаго деяния и таковым беззаконным образом грабления от нее имению нашему и тяшко учиненных мне и детям моим от ней обид не изобличала бы моими доказательствами, а ей бы чрез то и последним мужа моего имением свободно было бы воспользоваться и ограбить у него по простоте, распутности и пьянству его. По таковым плачевным нашим обстоятельствам не только потребна опека и охранение ымению его, но и самому ему, как он есть распутнаго и невоздержнаго жития и по таковым его болезням, от которой он уже почасту и в уме своем мешается, потребен присмотр не от льстецов таких, каковы сии Чагины и Несвицкая, воспользуя всеми его слабостями, ведут от него ругательную только шутку, чрез то