Семейная драма XVIII столетия. Дело Александры Воейковой - Александр Борисович Каменский

явно и публично грабят все его имение себе, а потому и нужен ему присмотр и охранение от всего того вреда и коварства по-прежнему от меня, законной жены его, как я обязана супружеским ему долгом, имея же я с ним общих детей, сожалеть об них, а не грабить его и не ругаться им, а не меньше ж сожалеть и об самой себе, что я столько несчастлива, имеючи в нем такова распутнаго мужа и беспечнаго детям моим отца, которой ни о себе, ни об детях не рачит и во всю свою жизнь ведет себя так порочно, а меня тем разнообразно оскорбляет и расит так со всем состоянием моим плачевно, чего какая бы жена не пожелала себе столь горчайшей участи. И оныя Чагены, узная таковыя его невоздержныя свойства и наклонность к дебожам, возжелали воспользоваться его имением и для того посредством реченной сестры их Несвицкой отнели у мужа моего и меня нагло тем привели.

А потому я со своей стороны при всей его, мужа моего, оказанной ко мне злобе и тяшких обид, х коим она же его противу меня привела, естли б только он чистодушно во всем том раскаялся, тогда ж бы, забывши все то его ко мне оскорбление, и доставила бы ему всякое спокойствие, как больному, так и пороками страстей его убитому и не[счаст]нейшему человеку, и всю должную благодарность, так же бы, как и прежде, живучи с ним, соблюсти бы постаралася, и не растравлю болезнь его, как оне, Чагены и Несвицкая, заведя его ради интереса от него во все пороки и пристрастии, и тою точно невоздержностию довела его до параличной болезни, которым он своею персоною нимало не нужен, а нужно им только его имение. Их вся цель к тому только стремится, чтоб меня притеснить и до законнаго суда не допустить, а его умышлено на то повсядневно поят и невоздержным житием к тому ведут, чтоб скоряе прекратить бы вовсе жизни его, и сие бы дело са мною тем окончить, и, ограбивши имение его, остаться бы тогда им спокойными, а мне пресечь бы тем все способы к отысканию разграбленнаго ими имения нашего. В каковом намерении все пути они мне ныне пресекают и все препятствии изыскивают, чтоб в оном деле не сыскала бы я правосудия.

И так гонение сие терплю я почти не от мужа моего, которой в их теперь состоит воли, а все то произходит мне от ней, Несвицкой, и от семейства ея Чагеных. А муж мой почти в разслабленье, да и окроме того всегда был беспечной и нерачивой человек. А паче ныне, уже будучи в болезни и в дряхлости такой, где ему такие происки к притеснению моему со всех сторон изыскивать, как оне, Чагены, о том прилежно стараются, что самое видимо из письма, имеющагося у меня Василья Чагена, в котором он пишет к приятелю своему так для меня ругательно, при всем том, что не только поведения моего, ниже в лицо меня не знает, но столь тяшко обижает и называет меня врагом мужа моего. Еще ж того болея он в том письме обижает меня тем, что просит сие, естли мое прошение дойдет и до ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА, то бы и при таковом случае меня притеснить и не допустить ВАС[45] к защите моей и детей моих получить от вас ВЫСОЧАЙШУЮ ВАШУ милость. И таковым же образом и Гудовича они перепросили столь усильно, что он так немилостиво и незаконно со мною поступил, что по двум сенатским указам суда законнаго мне во оном деле не дал, а вместо того сие дело по проискам их, а для пользы мужа моего обратил он, Гудович, опять на разсмотрение в Сенат, а тем самым его представлением подал свободной способ и в Сенате сие дело переделать так, как оне хотели, что видно также ис письма Чагина, что Гудович по их старанию меня притеснил.

Вот сколько велика ко мне ненависть и гонение. Не только оне разлучили меня с мужем моим и детьми моими и в письмах столь обидно ругают и притеснении изыскивают, чтоб и у престола ВАШЕГО меня не допустить получить милость, что само так и вышло, что в Сенате дело мое переделали и на Сенат прошения моего, зная мою правость и ВАШЕ милосердие, ни един кабинет-секретарь онаго ВАМ не подал, чтоб я помилована не была от ВАШЕГО ВЕЛИЧЕСТВА. А естли б муж мой был не распутнаго жития и здраваго разсудка, то б он и сам о себе мог просить и стараться по делам своим, а не Василей бы Чагин опекать его, мужа моего. Ни по чему не принадлежащей до него человек раздает имение его по сему делу в подарки и притесняет меня чрез то в том, чтоб я никогда не получала во оном деле законнаго правосудия, где все их коварствы и грабеж имению мужа моего обличится и непристойныя сестры их, княгине Несвицкой, живущей в доме мужа моего, поступка точно докажу и обличу ясными доводы и свидетельствы. Я же врагом мужу моему никогда не бывала, так что и в самой крайности его, когда он содержался в тюрьме, не бросила его и неоднократно утруждала тогда о нем ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО прошением моим. То как же из сего гласнаго и всем публичнаго процесса, зделаннаго мною к благополучию его, мужа моего, может он, Чагин, так тяшко обижать меня и называть врагом мужу моему! Когда я и самую жизнь его у престола ВАШЕГО слезами моими изпросила, что он избавлен от той ссылки, куда ж за то самое преступление сослан товарищ его Афросимов. А совершенной враг его есть она, Несвицкая, ибо вместо того, что я из несчастия составила его благополучие и, живучи с ним 16-ь лет, ничего себе не присвоила, а она напротив из наисчастливейшей жизни ввергнула его в злополучие, разстроила жизнь нашу, преумножила ему пороков, ограбила в два года все его имение себе, погубила детей наших недостойным им воспитанием и зделала их нищими, обобравши отца их. Словом сказать, всего спокойного нашего состояния праху не оставила. Сверх того еще не только меня жестокостию и побоями [его] привела в болезни, но и его чрез невоздержную жизнь и повседневное пьянство довела до паралича и зделала увечнаго, разслабленнаго и дряхлаго и совсем почти в уме помешаннаго человека, в чем ссылаюся на его собственное поданное Сенату прошение, где он пишет о себе, что