Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.) - Фредерик Барбье

Практики чтения

У истоков этих изменений лежит эволюция практик чтения. В плане идей теория семиотического треугольника подсказывает, что создание теории знака сопровождается переходом от интенсивного чтения вслух к экстенсивной форме чтения про себя. Расширение, даже относительное, потенциальной читательской аудитории приводит к очень важным сдвигам в социологическом плане: начиная с XI века, книга все больше выходит из монастырей, чтобы в городских центрах проникнуть во всю структуру общества, и вследствие этого условия производства и распространения текстов претерпевают значительные изменения. Наконец, в практическом плане возможности чтения текста определяются их материальной формой, которую получает книга: переход от книги в свитке (volumen) к книге в тетрадях (codex) делает возможной иную практику чтения, изобретение строчных букв (минускула) становится предварительным условием быстрого чтения (IV век). Устройство рукописи делает возможным или невозможным ее чтение про себя, системы отсылок создают возможность обращаться за информацией к разным частям текста вместо того, чтобы читать его последовательно, и т. д. Там, где современный читатель, привыкший иметь дело с большим числом книг сразу, опирается на идею, что всегда можно с легкостью обратиться к тексту, слушатель или преподаватель средневекового университета отдавал предпочтение заучиванию текста и опирался при этом на отслеживание физических характеристик страницы с такими ее элементами, как почерк, рубрикация и т. д. Чтение нараспев – это тоже средство упростить запоминание, поэтому при регулярном его повторении потребность в физической книге отпадает. Наконец, сфера применения книги не исчерпывается ее чтением, и рост библиофильства среди правителей дает примеры, когда роскошные манускрипты призваны в той же мере, если не еще больше, служить прославлению их владельца, а не использоваться для регулярного чтения.

Однако в этой схеме необходимо должным образом присмотреться к нюансам. История чтения часто обращается к образу кривой с непрерывным развитием, показывающей, что эволюция проходит несколько последовательных стадий на пути к все более абстрактной и интеллектуализированной практике: от чтения вслух к чтению про себя, от интенсивного чтения к экстенсивному, от практики крошечного меньшинства к практике большинства в западных обществах. Постепенная модернизация практик чтения безусловно происходит, тем не менее следует подчеркнуть, что эта эволюция складывается в течение очень длительного промежутка времени (история чтения – это история «третьего уровня», если воспользоваться формулировкой Пьера Шоню), и что главный отличительный фактор связан с неравномерностью распределения каждого феномена в конкретную историческую эпоху. Иначе говоря, последствия некоторых инноваций (например, повсеместное вхождение в обиход кодексов) отражаются на практике чтения не сразу, а по прошествии длительного времени, в обществе конкретной эпохи современные и более архаичные практики всегда сосуществуют. Блаженный Августин, посетив Амвросия Медиоланского в его келье в Милане, с некоторым удивлением свидетельствует, что тому уже была знакома практика чтения про себя:

Когда он читал, его глаза пробегали по странице, а сердце изучало смысл, но голос его оставался нем и язык неподвижен. Кто угодно мог свободно войти, о посетителях обычно не объявляли, так что очень часто, когда мы приходили к нему, находили его занятым таким вот чтением в молчании, потому что он никогда не читал вслух…[116]

Попутно Августин также выделяет элементы, которые образуют семиотический треугольник: страницу (знаки), взгляд, который ее пробегает, и артикуляция посредством сердца (означаемое). И наоборот, развитие чтения про себя отнюдь не ведет к полному исчезновению тех практик чтения, которые, как было показано, опирались на специфическую «запись» и использование очень небольшого числа сокращений. Для Женевьевы Асенор такое отсутствие сокращений, в особенности в манускриптах на народном языке, в действительности

указывает на то, что […] чтение […] текстов на лангдойлском и окситанском остается lectio romane, расшифровка вслух одного слова за другим по мере разворачивания речи в медленной диахронии, тогда как университетское чтение стало чтением синхронного типа, когда текст больше не слушают, но смотрят на страницу, которую глаз, при помощи многочисленных аналитических ориентиров, стремится охватить во всей ее полноте.

Логично, что с распространением новых практик чтения они нагружаются более важным социологическим измерением, между двумя полюсами, которые можно было бы описать как «читателей из элиты», клириков, образованных людей и выпускников университетов, и тех, кто в своем подавляющем большинстве просто не умел читать. Таким образом, в истории чтения, которая отводит особое место проблематике распространения читательских практик, мы уже имплицитно касаемся парадигмы экономики книги и изобретения рынка, которые станут предметом следующей главы.

Глава 3. Рождение рынка

Нас [книги] продают как рабов или слуг, мы стоим как заложники, без всякой возможности выкупа. […] Нас отдают сарацинам, еретикам…

Ричард де Бери

Рынок и его регулирование

Что такое рынок?

В ЕВРОПЕЙСКИХ городах растет спрос на образование и чтение: благодаря университетам, а также школам и колледжам письменность и книга проникают в более широкие круги общества. Этот феномен влечет за собой изменения в сущности книги: в эпоху Каролингов рукопись была, строго говоря, объектом просмотра, одалживания и обмена; но теперь она становится товаром, обладающим определенной стоимостью, так что постепенно разовьется целая экономика книги в собственном смысле слова. На систему будет действовать, вплоть до Гутенберга, совокупное влияние рынка и капитализма.

Классический анализ категорий, на которые опирается строение капитализма, проводит различие между тремя основными уровнями обмена. На первом уровне «материальная цивилизация» напрямую совмещает производство с потреблением и разворачивается за пределами денежного обращения. Она господствует в аграрном мире Средневековья: воспроизводство старинных технологий и практик, а также потребление собственного продукта не исключают, впрочем, определенного оборота товаров и услуг, и даже их обобществления, которое, однако, происходит внутри одного и того же сообщества. Что касается книги, то мы в данном случае имеем дело с системой монастырского скрипториума, в котором производство и «потребление» совмещается. Каждый монастырь создает для себя коллекцию книг, в которых он, по его мнению, нуждается и которые он в силах собрать. Долг послушания обуславливает то, что инициатива аббата или его представителя определяет вектор пополнения и управления коллекцией. Так, в 1104 году в храме св. Петра в Люксей директор школы при кафедральном соборе Констанс в конце одного экземпляра «Геометрии» Боэция дает следующее объяснение:

Я, Констанс, проповедник и недостойный служитель […], написал для монастыря эти книги Боэция о геометрии всего за одиннадцать дней […] по приказу благочестивого аббата Милона.

В этом контексте наиболее эффективными оказываются исследования по истории библиотек на основе изучения их состава. Манускрипты, имеющиеся в монастыре, – это преимущественно те манускрипты, которые были в нем скопированы или же специально привезены, чтобы находиться в доступе братии. Такой подход был разработан немецкими медиевистами и получил название «прагматической письменности»[117]. Рынка книги как такового не существует: книги циркулируют, но в очень небольшом числе, через одалживание или дары, а тексты переписываются теми, кому они нужны. Ученые, не колеблясь, заказывают книги и даже сами порой отправляются в дальние путешествия, чтобы их заполучить…

На первый уровень обмена очень быстро накладывается второй: мы все так же остаемся в логике, в которой доминирует натуральное хозяйство, но в этом случае оно позволяет установить и развить обмен. Производитель продает либо сам, либо через очень небольшое число посредников. Спрос существует, и он покрывается ростом торговли, но природа продуктов обмена в разных местах существенно разнится: в сельском мире практически все, что находится в обороте, – это товары первой или второй необходимости, сельскохозяйственная продукция и ее производные (мука и т. п.), инструменты, ткани и кое-какая одежда. Этот спектр товаров расширяется в городских центрах в соответствии с иерархией выполняемых ими задач. В каком-нибудь небольшом центре с зачаточными управленческими функциями, небольшим двором сеньора и близким монастырем требуется лишь незначительное количество письменных принадлежностей (пергамена, чернил, перьев, в некоторых случаях книг…). Совсем другое дело более значимые и динамичные центры, где сосредоточены функции административного, религиозного управления (резиденция епископа или архиепископа), а также экономическая и культурная деятельность (наличие сети школ или даже университета). Рост числа функций совмещается с социальным разнообразием, также более заметным. Именно на этом уровне может быть организован первый рынок книг, который