Европа Гутенберга. Книга и изобретение западного модерна (XIII–XVI вв.) - Фредерик Барбье

в XVI веке[133]. Многочисленные изображения Благовещения представляют образы благочестия, отныне пронизывающего всю повседневную жизнь: сцена частной жизни в интерьере, Дева Мария склонилась над книгой, возможно, она читает свой часослов в тот момент, когда ей является ангел. Но можно вспомнить и изображение Девы Марии за шитьем в алтарной преграде Шартрского собора: молодая женщина склонилась над рукоделием с иглой в руке, на коленях у нее раскрыта небольшая религиозная книга, чтенье которой задает ритм ее дня. Альберт Лабарр подчеркивает, что «существовали часословы в любом ценовом диапазоне для самой разной публики»[134], но образцом жанра становятся тома небольшого формата, очень дорогие и предназначавшиеся для высокопоставленных лиц. Некоторые из таких книг, роскошно иллюминованные, относятся к памятникам мировой живописи: «Часослов Жанны д’Эврё», иллюстрированный Жаном Пюселем и ставший одной из жемчужин великолепной библиотеки Карла V, – но кроме этого можно указать на «Часослов Этьена Шевалье», иллюстрированный Фуке, и в особенности на «Великолепный часослов» герцога Беррийского выполненный братьями Лимбургами…[135]

Рядом с текстом находятся изображения, в которых приверженцы Нового благочестия черпают вдохновение для созерцания и размышлений[136]. Изображение, легко ускользающее от рациональных категорий дискурса, позволяет с большей непосредственностью почувствовать безграничность Божественного, в котором можно сладостно потеряться. Отказ от слова в пользу молчания совершает уже Майстер Экхарт, говоривший о «бесформенной и безо´бразной бездне молчаливого и дикого божества». Таулер тоже говорит о «спокойной немоте», «пучине, в которой теряется любое сходство и любое несходство». Изображение выводит чистое и неприкрытое состояние Бога и вечности, оно сочетает в себе сладостное созерцание и головокружительные бездны забвения. Эта модель религиозной чувствительности оказывается у истоков весьма важной экономической активности – продажа предметов благочестия, таких как религиозные изображения или зеркала для паломничества, – феномен, о котором свидетельствуют изыскания Гутенберга в Страсбурге. Наконец, экономический аспект феноменов, связанных с практикой благочестивой жизни, приобретает еще большую важность, поскольку они образуют своего рода матрицу изобретения массового производства рукописей и в особенности печатных изданий.

Письмо: труд и профессии

Время профессионалов

Постепенно все более широкие слои западного общества в большей или меньшей степени приобщаются к письменности. С того момента как она выходит из мира Церкви и, в частности, монастырей, чтобы проникнуть прежде всего в городское общество, начинают развиваться виды деятельности, связанные с письмом и книгой. Растет число библиотек, а позже (в особенности после 1300 года) организуются мастерские переписчиков-мирян, иллюстрирование и переплетное дело становятся полноправным ремесленным или художественным занятием. Хотя в целом сохраняется логика создания книги по заказу, зарождение рынка ведет к образованию первой группы профессионалов по переписыванию книг и книжной торговле. Эти явления сопровождаются относительным снижением средней цены рукописей: по оценкам Эцио Орнато, во Франции средняя цена манускрипта в XV веке снижается наполовину по сравнению с ценой предшествующего столетия.

Однако специализация – это еще не все, и в большом числе случаев переписчики и торговцы занимаются еще какой-то более важной деятельностью, по отношению к которой книжное дело играет второстепенную роль. Множество переписчиков – студенты, иногда представители духовенства, юристы и чиновники (нотариусы, секретари, секретари судов), которые ищут дополнительные источники дохода. Помимо собственно денежной платы вознаграждение в некоторых случаях включало в себя непрямые бонусы – переписчику давалось благословение, и оно должно было способствовать его спасению в жизни иной. Жан де Паплё, клирик из Парижа, работает на улице Экривэн, как указывает эксплицит иллюминованной Библии Гиара де Мулена, датируемой 1317 годом[137]. 6 марта 1382 года некий Жаннен Фромаж не без удовлетворения составляет эксплицит рукописи «Королевской суммы» доминиканца Лорана дю Буа, в котором подробно описывает то, что можно было бы назвать «путь рукописной книги»:

Эта книга написана / Помолимся за того, кто ее написал / И за того, кто заказал / И за того, кто экземпляр / Давал нам до самого конца. / Того, кто писал, звали Жаннэн / Фамилия ему была Фрумаж. / Да хранит нас Бог ото всякого греха. Аминь[138].

Аналогичных примеров великое множество, вроде Матиаса Ривалли, «клирик из Пуатье», который в Париже в 1364–1365 годах занимается переписыванием манускрипта «Древней истории» на французском, для которой герцог Беррийский закажет украшенный эмалями переплет[139]. В менее важных городах у неспециализированных переписчиков еще более значительная роль. В Доле, где университет был основан Филиппом Добрым в 1423 году, следы своей работы оставили духовенство и студенты: так Пьер Ле Ваннье, бакалавр по церковным декретам и студент-правовед, уроженец Артуа, сдает свою законченную копию 24 декабря 1451 года «в восемь часов утра». Появление печатных книг никак не подрывает рынок рукописных. В 1472 году работа по переписке «Свойств вещей», переведенных на французский Жаном Коребшоном, была заказана парижским буржуа студенту, который, впрочем, не постеснялся следующим образом «дополнить» ее текст:

Книга, которую я, Жан де Биэ, магистр искусств и студент, учащийся в Париже, скопировал и переписал, как мог, добавив в нее несколько вещей, которые видел сам, либо взял из других учений и у других докторов, по заказу Николя де Бланшекура, лицензированного цирюльника и буржуа Парижа…[140]

Сама торговля также не осуществляется по специализированным каналам, в ней участвует то или иное частное лицо, продающее один из своих манускриптов, даже заимодавец или кредитор, которому книга досталась в качестве залога или была предоставлена в счет оплаты. Возможно, именно так обстояло дело с «евреем Израелем» из Монпелье, у которого капитул митрополии Брюгге в 1373 году приобретает латинскую Библию за 30 золотых франков[141]. Известно также стихотворение, в котором анонимный менестрель перечисляет города, в которых ему пришлось расстаться с той или иной книгой из своей библиотеки, чтобы расплатиться по счетам:

Моего Лукана и Ювенала / Забыл я в Бонивале / Стаций-старший и Виргилий / потеряны мной в Аббвиле / Мой Александр в Гавре / И мой Грецим в Оксавре / А мой Товит в Компьене / Получить его обратно мне как же / И мой Доктринал в Сане…[142]

Переписчики и книготорговцы

В главных городах развитие торговли книгами приводит к появлению специализированных социально-профессиональных групп, организованных в корпорации. В Лондоне в период с 1300 по 1520 год 254 человека активно занимаются изготовлением книг или их торговлей, из которых 117 – книгопродавцы (stationers), к которым нужно добавить еще художников. В английской столице в XIV веке существует две гильдии переписчиков и миниатюристов, объедившиеся в 1403 году в единую гильдию книжных ремесленников[143]. Книжные профессионалы сосредоточены в окрестностях Собора св. Павла.

КНИЖНЫЕ РЕМЕСЛЕННИКИ В ЛОНДОНЕ В XV ВЕКЕ

Случай Парижа тоже очень хорошо известен[144]. Численность профессионалов не меняется и остается ограниченной, даже в столь крупной столице: в 1297 году в реестре податей указывается один книготорговец на Правом берегу, восемь в Ситэ (улица Нёв-Нотр-Дам) и столько же на Левом берегу возле университета. Эта традиционная книжная география сохранилась и до наших дней: Левый берег и университетский квартал (улица Сен-Жак), затем собор, к которому позднее присоединится и Королевский дворец. Эрне Ле Романсёр обосновался перед Нотр-Дамом, где предлагает манускрипты на народном языке:

И тот, кто хотел иметь какую-то книгу, приходил к нему, он помогал ему советами и всеми прочими вещами. И живет он в Париже перед Нотр-Дамом…[145]

Из этой эпохи нам известна и семья Сан: Гийом де Сан, переписчик и stationarius librorum, аттестован в 1275 году и скончался до 1292 года, оставив вдову Маргерит, «торговку книгами» на улице Сен-Жак. Андре де Сан (Андре-англичанин) также книготорговец и stationarius, тогда как Тома де Сан – книготорговец и трактирщик (1313), затем stationarius (1314). Эта семья, по-видимому, близка к университету и к доминиканцам и вносит свой вклад в распространение их произведений. Жоффруа де Сен-Леже владеет домом на улице Нёв-Нотр-Дам, где в 1316 году он известен как «лицензированный книготорговец» (librarius juratus) и возможный преемник Жана де Сен-Леже. Он работает с художниками и миниатюристами для высокопоставленных лиц (Людовик I Хромой, королева Клеменция Венгерская и Жанна Бургундская[146]), интересующихся рукописями на народном языке: рыцарскими романами, иллюминованной Библией Гиара де Мулена и «Большими французскими хрониками». В тот же период Тома де Мобёж тоже работает на улице Нёв-Нотр-Дам: Матильда д’Артуа заказывает ему