Отечество. История о войне, семье и совести в нацистской Германии - Буркхард Билгер

В редкие минуты, когда Карлу не нужно было полоть сорняки, чистить картошку или заниматься разными другими хлопотами по хозяйству, он отправлялся гулять по полям вокруг Херцогенвайлера, где находил следы былой жизни: рубиново-красные и васильково-синие осколки ваз, хрустальные графины для шнапса, печные кирпичи, формы для выдува бутылок, тигли и другие приспособления для литья, покрытые окалиной. Деревню основали шестеро стеклодувов в 1721 году: тогда на этом месте еще стоял девственный лес. К востоку территория спускалась в долину Бригах, к старинному городку Донауэшинген, затем снова поднималась к бледным вершинам Швабских Альп. С западной стороны до горизонта тянулись обширные леса из дуба, пихты, ели и сосны вперемешку с буком, каштаном, орешником и бузиной. Поэтому здесь и обосновались стеклодувы. Им нужна была древесина для растопки печей, а в лесу она, казалось, не закончится никогда.

Название Херцогенвайлер в переводе означает «герцогский хутор» – как будто новым поселенцам нужно было об этом напоминать. Граф Фюрстенберг, которому здесь все принадлежало, был еще и князем Священной Римской империи. (Его потомки до сих пор живут в Донауэшингене, во дворце рубежа девятнадцатого-двадцатого веков с фонтаном, из которого, как говорят, вытекает Дунай. «Они сказочно богаты, – сказала мне однажды мама. – Они летают в Швейцарию по утрам, просто чтобы выпить кофе с булочками».) Графу принадлежала не только земля, на которой обосновались стеклодувы, но и их дома и все излишки их труда. За каждую забитую свинью и огороженное поле, за каждый заключенный брак и крещенного ребенка он взимал налог. Все это было прописано в договоре аренды. Стекольщики должны были принести клятву верности графу и отдавать своих детей учиться в воскресную школу. Если умирал мужчина, семья усопшего должна была отдать графу лучшую корову, если женщина – лучшее платье умершей.

Поначалу такой порядок вполне устраивал вновь прибывших: прибыли хватало на всех. Cтекло из Херцогенвайлера – вальдглас – бледно-зеленого, «лесного» цвета, травленое, рифленое или расписанное вручную лесными сюжетами – не так ценилось, как богемское, но все равно хорошо продавалось в Швабии, Швейцарии и Франции. Торговые маршруты – те же, что позже освоили местные часовщики, – шли до Генуи и Туниса. По ним привозили шелк, шафран и персидский сандал, ладан и египетских канареек. К девятнадцатому веку деревня стала фешенебельным местом отдыха аристократов. Они приезжали в каретах с чопорной свитой – мужчины в сапогах до колен и красных охотничьих куртках, женщины в шелках и атласных нарядах прямиком из Парижа. Отдыхающие снимали комнаты в деревенском трактире Zum Hirschen[69], названном так по голове оленя с ветвистыми рогами, которая красовалась внутри. Они нанимали проводника и платили ему жалованье, за которое иначе пришлось бы трудиться целый месяц. Аристократы охотились на оленей, волков и диких кабанов и вставали до рассвета, чтобы подкрасться к глухарям, спавшим в своих гнездах в глубине леса.

Во времена расцвета стекольного промысла все десять печей завода работали весь день и большую часть ночи. Исходивший от них жар был настолько сильным, что стеклодувы привязывали к бедрам деревянные доски, чтобы не обжечься. Жить рядом с заводом было все равно что сидеть на бомбе замедленного действия. Всё в деревне могло вспыхнуть в любой момент: дома, сеновалы, одежда и волосы рабочих. Чтобы не допускать пожаров, стекольный завод построили на расчищенной площадке, а дома расположили подковой вокруг него – достаточно близко, чтобы, если что, быстро потушить пламя, передавая по цепочке ведра с водой, но и на достаточном отдалении, чтобы на постройки не попадали случайные искры.

К 1871 году, когда родилась мама Карла, Шварцвальдский лес сильно поредел, на месте первоначального рос уже «серый» вторичный лес. Чтобы сделать один стеклянный бокал, заводу требовалось целое дерево. За год в заводских печах сгорало более четырех тысяч кубометров леса. По мере вырубки лесов завод переходил с лиственных пород на хвойные: печи должны были гореть во что бы то ни стало. Лес сплавляли из соседних регионов по рекам и везли на волах. Потом сами начали выращивать пихту, затем – еще более быстрорастущую сосну, но древесина все равно кончилась. Обремененные долгами, некоторые рабочие приняли участие в забастовках против налогов в 1838–1843 годы и в неудачной немецкой революции через пять лет. После того как прусская армия восстановила порядок, Фюрстенберги увеличили бунтовщикам арендную плату и разрешили открыть еще один стекольный завод в соседней деревне. Вскоре через лес прошла железная дорога, и по ней из Рейнской области начали завозить фабричное стекло, продававшееся за бесценок. Не выдержав конкуренции, стекольщики Херцогенвайлера закрыли свое дело в 1880 году.

Это была социальная катастрофа, одна из многих, что разрушительной лавиной пронесутся по Германии в последующие полвека. «Более ста пятидесяти лет жители этой маленькой деревни словно согревались светом стекольного завода, – напишет позже Герхард, – но все равно в итоге оказались в темноте»[70].

Когда Карлу было пять – в 1904‐м, – из соседнего Филлингена в деревню приехали с инспекцией сотрудники тамошнего земельного управления. Увиденное их потрясло. Условия жизни походили на средневековые, люди обнищали, как крепостные. В отчете инспекторы написали, что крестьянам следует разрешить приобретать землю в собственность, но Фюрстенберги только отмахнулись от них. Крестьяне не смогут платить налог на имущество. Пусть лучше остаются на попечении семьи.

Рабочих мест было мало, и чаще всего они доставались мужчинам из Пфаффенвайлера и других соседних деревень, готовым работать за гроши. В разгар зимы, когда у людей не то что запасы сала иссякали – даже горькой черной репы не оставалось, некоторые дети ели штукатурку со стен, лишь бы набить живот. «Когда живешь как раб, не просто хочется есть, – говорил мне Герхард. – Это калечит душу. Люди восстают друг против друга, атмосферу отравляет яд, но они ничего не могут с этим сделать. Они заложники своего положения».

Карл жил с матерью, отчимом, сестрой и тремя братьями. Родного отца он не помнил: тот умер, когда Карлу было всего полтора года. Деревенские не любили о нем вспоминать. Они и так-то были немногословны, но когда в разговоре всплывало имя Томаса Гённера, вовсе умолкали как рыбы. Родом он был из деревни Иппинген, которая располагалась на вершине холма на другой стороне долины. С матерью Карла Луизой Малер он познакомился, когда работал в трактире Херцогенвайлера. Томас был на шесть лет старше Луизы и уже один раз был женат, но жена и ребенок умерли при родах. За душой у него не было ни земли, ни приданого.

Луиза была в деревне родовитее всех. Семья ее происходила от Ханса Георга Малера