Отечество. История о войне, семье и совести в нацистской Германии - Буркхард Билгер

фронт, немцы начали Kaiserschlacht[78] – «Битву Кайзера»; в этом названии, кстати, виден древневерхненемецкий корень schlachten, родственный английскому slaughter – «устраивать бойню». Получив подкрепление в виде пятидесяти пехотных дивизий, переброшенных из России, немецкие штурмовые отряды прорвали измотанную оборону французов и британцев. Только в районе реки Сомма они захватили новые территории на глубину 64 километров; 164 тысячи солдат Антанты были убиты, еще 90 тысяч попали в плен. За день до того, как Карл оказался в деревне Морёй, его полк пошел в атаку из окрестностей другой деревни, Виллер-оз-Эрабль. Преодолев открытую местность, разбитые остатки позиций французской кавалерии и лес, сквозь который свистели пролетающие снаряды, немцы захватили у французов стратегически важный рубеж. Произошло это на Пасху – 31 марта 1918 года.

От Морёй до Парижа оставалось чуть больше 110 километров. Из своего окопа Карл видел на горизонте в северо-западном направлении шпили Амьена, окутанные дождевой дымкой. Солдаты кайзера уже больше трех лет обстреливали эту галльскую твердыню и ни разу еще не подбирались к ней так близко. Но не успели они занять высоту, как сами оказались под ударом, попав под огонь противника с земли и с воздуха. Большие немецкие орудия позади них затихли – были уничтожены или выведены с позиций, а враг оказался недосягаем для винтовочного или пулеметного огня. В небе гудели вражеские истребители, значительно превосходящие по численности немецкие самолеты – это англичане начали яростную контратаку на правом фланге. Немцы забились в окопы, накрывшись для маскировки измазанным грязью брезентом. К моменту, когда Карл оказался в своей роте, радиосвязь едва работала, провиант и боеприпасы заканчивались. Первое апреля, день дурака: Карл прибыл в расположение части перед самым началом отступления.

«Испытания предыдущих дней плохо повлияли на солдат полка, – напишут позже оставшиеся в живых, – особенно из-за нескончаемых дождей, превративших почву в вязкую жижу, на которой невозможно было даже стоять»[79]. Штурмовые отряды ушли вперед слишком далеко, резервы за ними не успевали. Подвозить грузы по опустошенной открытой местности под огнем противника было очень опасно, поэтому командование дивизии приказало войскам действовать самостоятельно. Павших лошадей разрешили разделывать на мясо. Вскоре дороги и траншеи оказались усеяны обглоданными до белизны и заляпанными грязью костями.

Через три дня, не в состоянии продвинуться вперед, рота Карла откатилась к Виллер-оз-Эрабль, остальные продолжали удерживать фронт. Воссоединившись несколько дней спустя, они выдвинулись в пешем порядке в восточном направлении, через усеянные мертвецами поля, мимо Мезьера, Бомона и Розьера к Вовийе, где их ждали тыловые грузовики. Они прошли маршем через населенные пункты Фрамервиль-Ренкур, Фукокур-ан-Сантер, Эстре, Виллер и Этерпиньи до города Перон, где сбились в кучу среди обгоревших развалин и заснули. По пути, в деревне Кэкс, они миновали готическую церковь, поврежденную обстрелами. Под остатками башни висел плакат с надписью: Elle est détruite par le bombardement anglais – «Разрушена британскими бомбежками»[80].

Согласно военным документам, рост новобранца Карла Гённера составлял метр семьдесят[81], телосложение среднее, размер обуви двадцать восемь с половиной сантиметров, подбородок «обычный», рот обычный, нос… обычный, волосы каштановые, борода отсутствует, носит очки в проволочной оправе, на правом бедре шрам; холост, вероисповедания католического, образование среднее. Маленький крестик в бумагах означал, что отец Карла умер; отчим указан как крестьянин. Девятнадцатого июня 1917 года Карл явился для прохождения службы в качестве пехотинца ландштурма[82] в Радольфцелль, что на Боденском озере.

Великая война стала наиболее тщательно задокументированным событием в мировой истории – по крайней мере до следующей войны. Выжившие не могли избавиться от ужасов войны и переживали их снова и снова. После них остались стихи, мемуары, монографии и романы, песни, симфонии, фотографии и фильмы, а также письма и дневники, которым несть числа. В 1932‐м группа ветеранов – однополчан Карла опубликовала 656-страничные воспоминания о войне, в которых авторы скрупулезно описали все ее тяготы и лишения[83]. Они не только подробно рассказали о том, что солдаты ели каждый день, об их передвижениях, спальных местах, погодных условиях, тактике ведения боя, победах и отступлениях, но и опубликовали строевые песни, которые пели, и стихи, которые писали в окопах. Некоторые – высокопарные и романтические: «В Таюре[84] смерть носилась / От рассвета до заката, / Так что герои отводили глаза, / И из далекой долины родной / Бледные губы вновь посылали привет / С последним, тихим вздохом»[85]. Другие – трогательно откровенные:

              Я стою на посту совершенно один

              И гадаю, где моя девочка.

              Но пока вспоминаю о ней,

              Замечаю кровь в волосах

              От гранаты, пробившей крышу траншеи.

              Три осколка впились мне в голову.

              Очень жаль мне себя, очень жаль![86]

Однако на каждого потенциального Уилфреда Оуэна или Георга Тракля, писавших стихи на фронте, или Анри Годье-Бжеска[87], вырезавшего Мадонну с младенцем из приклада немецкой винтовки, приходился миллион солдат, павших в безвестности и не оставивших после себя ни следов, ни свидетельств. Мама моя почти ничего не знала о службе ее отца в армии, кроме разве что истории о том, как он потерял глаз. Ее братья помнили только, что он был ранен под Верденом. Правда оказалась более сложной и драматичной. Сражения, в которых участвовал Карл, проходили гораздо западнее Вердена, на холмах и в лесах Шампани. Они шли в рамках Мёз-Аргоннского наступления – самой кровопролитной военной кампании в истории США. Общие потери только американских войск составили 120 тысяч человек, французских – 70 тысяч, германских – 126 тысяч. Однако в Америке, даже несмотря на победу, Мёз-Аргоннское наступление практически забыто.

«То, как обычно рассказывают о Первой мировой, не соответствует американскому представлению о том, какой должна быть война», – рассказал мне военный историк Эдвард Ленгел, писавший о Мёз-Аргонне в своей книге To Conquer Hell («Покорить ад»). «У нас бытует мнение, что война – это когда хорошие парни воюют с плохими, что у войны есть очевидные начало и конец и, что особенно важно, войска должны как-то двигаться, что должны быть какие-то лихие, захватывающие эпизоды. Но Мёз-Аргоннское сражение – жуткая, грандиозная бойня, и я думаю, что большинство людей просто не хотят об этом слышать».

Ленгел считает Мёз-Аргонн самой малоизученной из всех крупных битв, в которых участвовали американцы[88]. То немногое, что написано о ней, в целом неверно: что французы проявляли трусость и безволие, что немцы оказались слишком больны и измотаны, чтобы оказать серьезное сопротивление, и что якобы единственными авторами союзной победы были американцы. Карла Мёз-Аргонн привел к крушению разума и духа. Без победы, которая могла бы как-то ее искупить, война показала свою истинную бессмысленность, показала, насколько пусты молитвы и обещания, ее вдохновлявшие. До призыва в армию Карл хотел стать священником,