Тайна Гуччи. Правда, которая ждала своего часа - Аллегра Гуччи

была под защитой зеленого занавеса пышного сада, переполненного цветами и красками, благоухающего розмарином и лавандой. Одним из бабушкиных талантов было садоводство, а мягкий климат княжества идеально подходил для этого хобби.

Жизнь с ней была праздником. Время должно было остановиться в те годы, в тех иллюзиях. Мне – не больше десяти, Сильване – за шестьдесят, но это женщина-ураган. Я любила ее. Все казалось таким, как должно быть. Счастье абсолютно ничем не омрачалось. Но время не стоит на месте, и из окна того самого движущегося поезда, под названием жизнь, мы видим, как на наших глазах меняется пейзаж, и не можем ничего с этим сделать. Лет через десять бабушка предстанет передо мной совсем другим человеком.

После маминого ареста мы оказались неразрывно связаны: других родственников, которые могли бы взять нас под свою опеку не было. В итоге мы стали жить вместе. И с годами у меня сложилось другое представление о ее характере: я видела в нем противоположность моему образу жизни, но у меня не было полной картины. Мы быстро росли, и многих вопросов уже нельзя было избежать. С возрастом ей становилось все труднее обходиться без нас. Спина искривилась, трость стала необходимостью, туфли на плоской подошве заменили высокие каблуки. Алый цвет ногтей периодически уступал место менее броским цветам, волосы становились все менее ухоженными. Ее неспособность управлять большим и сложным наследством проявлялась все более отчетливо, как смесь некомпетентности и кривых расчетов. Ситуация ухудшилась до предела, вплоть до того, что эта женщина, настолько любимая мной когда-то, превратилась в незнакомку, которой мне больше нечего было сказать.

Дорогой папа, я бежала, поскольку торопилась добраться до ключевого слова: отчуждение. Еще до смерти Сильваны в 2019 году мне стало ясно, что невозможно быть большими противоположностями. Это была уверенность, зревшая годами, а потому не подверженная ллюзиям. Она была выкована огнем (шоком, болью) огромного количества споров и неприятных открытий. То же самое отчасти (только ты, папа, знаешь, как мне больно это говорить) относится и к моей матери. Ведь пуповина между ними никогда не обрывалась: пуповина, сплетенная из нитей амбиций, жадности, беспринципности и цинизма. Бабушку и мать отличает только характер: жесткий у Сильваны и слабовольный – у Патриции. Дружеские отношения, основанные на паразитизме, и даже на предательстве, бабушке удавалось поддерживать на расстоянии почти до конца своих дней, пока старость и усталость не взяли верх. С мамой же всегда срабатывали преувеличенный интерес и лесть.

Наша мать снова и снова делала один и тот же выбор. Мы, ее дочери, подобно шекспировской юной Корделии, отказывались участвовать в состязании в лести, устроенном королем Лиром, потому что были убеждены, что настоящая любовь – это всегда говорить правду, даже если она звучит грубо. Между нами и присосавшимися пиявками с их принимаемым за дружбу раболепием, которых Патриция встречала в камере или адвокатской конторе, она всегда выбирала последних.

Не хочу строить из себя святую, у меня тоже есть свои недостатки. Но в одном я уверена: ценности, на которых строится моя жизнь, отличаются от тех, что исповедовали мои мама и бабушка. Я верю в справедливость, в уважение к себе и к другим, в чувство ответственности – одним словом, в этику. Верю в семью, но не в клан. Верю, что семья – это сообщество, основанное на любви, на добровольном договоре верности, который должен обновляться каждый день.

Для меня немыслимо ставить личную выгоду выше блага близких людей, как это всегда делала моя бабушка. Немыслимо ставить деньги выше привязанностей. Я знаю, что, говоря это, делаю себя уязвимой для иронии и подозрений в неискренности: мол, легко так говорить, когда ты Гуччи. Я бы с удовольствием отказалась от денег ради безмятежной жизни, в которой могла бы свободно реализовывать свои мечты и амбиции, вместо того чтобы вечно обороняться от моего злейшего врага – семьи. Сегодня я предпочитаю носить фамилию мужа и детей: это та семья, которую я действительно считаю своей, та, о которой я всегда мечтала. И горжусь ею. Фамилию, которую унаследовала от тебя, папа, я ношу в своем сердце: уверенность в том, что она хранится вдали от грязи светской и криминальной хроники, доставляет мне безмерную радость.

Давай вернемся назад, в 1995-й, и восстановим нить разговора. Мы говорили о Сильване.

Как я уже сказала, до дня твоей смерти ее присутствие в нашей повседневной жизни было эпизодическим. Преступление стало началом нового этапа. Все взорвалось. Мы сблизились, но жили с мамой. Вокруг нее уже тогда были люди, которые не нравились бабушке. Самой неприятной из всех для нее была Пина Ауриемма, которая вскоре войдет в (криминальную) хронику как «колдунья».

Джузеппина – известная как Пина – Ауриемма. Нет, она не была колдуньей, но «колдовать» у нее получалось неплохо. Скажем так, с твоей помощью она вошла в нашу жизнь. Вы познакомились летом 1976 года в спа-центре на Искье. Она из семьи предпринимателей, занимающихся производством продуктов питания, с хорошими связями. Пина помогла вам найти дом для отдыха на острове. Но покорило вас ее умение разряжать обстановку, типичное для неаполитанцев. Она сразу же применила его на практике, когда выкупила лицензию на франшизу Гуччи в Неаполе. Бизнес не пойдет, магазин закроется, но связь между вами установилась прочная. Время от времени вы посещали гадалок, астрологов, экстрасенсов: причуды, о которых ты вскоре забудешь, в то время как мама застрянет в этом мире навсегда.

Тогда и зародилась слава колдуньи Ауриеммы: именно она выводила вас на лучших «игроков» рынка… С годами их отношения с мамой превратились во взаимную зависимость: как психологическую, так и экономическую. Ауриемма была помощницей, компаньонкой, «психотерапевтом» в самые тяжелые периоды депрессии Патриции, иногда даже няней для нас, дочерей. Мать безропотно во всем ей потакала: селила ее в своей гостинице, когда Пина приезжала в Милан, и ежемесячно щедро оплачивала все оказанные услуги.

Бабушка не одобряла этих отношений. Она презирала Ауриемму и колдунья откровенно отвечала ей взаимностью. Поэтому, чтобы сохранить мир и покой, мама старалась не допускать их встреч.

Но 31 января 1997 года, в 4 часа утра, Патрицию арестовали. Это был второй удар, такой же жестокий, как и первый. Сначала башни-близнецы, затем отец и мать, пали одна за другой. Мы снова были под обломками.

Овдовев, Сильвана жила между Миланом и Монте-Карло. Арест Патриции заставил ее стать бабушкой на полный рабочий день. «Сохранив свою резиденцию и различные знакомства в Монте-Карло, – писала Сильвана в своих воспоминаниях, отрывок из которых мы уже видели, – мне стало необходимо (конечно, не по своей воле) чаще бывать в Милане и Санкт-Морице, как для встреч с дочерью, так и