Кто придумал землю? Путеводитель по геофилософии от Делёза и Деррида до Агамбена и Латура - Максимилиан Неаполитанский

И эта земля в конечном счете находит себе место – например, в Афинах или в другом большом полисе. Она обретает соотношение с территорией, что становится катализатором появления мысли. Делёз замечает:

Территория стала пустынной землей, однако приходит небесный Чужеземец, который заново основывает территорию, то есть ретерриториализует землю. Напротив того, в полисе детерриториализация имманентна: в ней высвобождается Коренной житель, то есть потенция земли, следуя морской составляющей, которая сама приходит по морскому дну, чтобы заново основать территорию (афинский Эрехтейон – храм Афины и Посейдона)[66].

В этой цитате Делёз описывает различие между имперским государством и городом-государством, то есть полисом. В полисе освобождается Коренной житель, житель земли, который находит необходимое соотношение для мысли. Мысль получает новые основания в том месте, которое можно назвать местом философии. Не так давно на русском языке вышло большое исследование Родольфа Гаше, которое так и называется – «Геофилософия: о книге „Что такое философия?“ Жиля Делёза и Феликса Гваттари»[67]. В самом начале книги Гаше говорит о своей задаче: уделить внимание тому, как Делёз и Гваттари определяют философию, и понять, почему она является «греческим делом». Это интересный взгляд – в большей степени со стороны истории философии.

К размышлениям о земле и территории добавляется определение главной проблемы философии. Делёз говорит, что проблема мысли – это бесконечная скорость. Скорость переноса, скорость соотношения и освобождения. Скорость тоже осуществляется на земле, и вопрос в том, куда она в итоге будет направлена. «От Эпикура до Спинозы, от Спинозы до Мишо проблемой мысли является бесконечная скорость, но для такой скорости нужна среда, которая сама в себе бесконечно подвижна, – план, пустота, горизонт»[68], – поясняет Делёз. Скорость известна философии со времен Древней Греции. Поэтому в завершение нашего разговора скажем, какими чертами обладала философия в Греции и как это в итоге оказалось связано с землей.

Чистая общительность. Это внутренняя среда, где нет страха говорить. Делёз пишет, что она противостоит верховной имперской власти и не предпологает никакого предзаданного интереса, поскольку есть только дружба, только чистая общительность.

Особое удовольствие от ассоциации. Это удовольствие составляет суть дружбы. Создавать ассоциации, а также нарушать их в процессе общения. Сюда же подключается и понимание философа как друга концептов. Этим философ отличается от мудреца. Мудрец – тот, кто мудрость уже получил, она уже с ним. А философ только стремится, но при этом не овладевает, а пребывает в становлении. Это ключевой момент для Делёза.

Дружба философа с концептами. Философы – своего рода претенденты на идею. Они разделяют ее. «Не двое друзей упражняются в мышлении, но сама мысль требует, чтобы мыслитель был другом, – тогда, разделившись в самой себе, она сможет осуществиться. Сама мысль требует такого разделения мысли между друзьями»[69], – дополняет Делёз.

Обмен вольными мнениями. Ты не просто друг концептов, но у тебя еще есть и реальные друзья, с которыми ты обмениваешься, обсуждаешь, рассказываешь, делишься тем, о чем думаешь. Пространство чистой общительности. Делёз пишет, что любовь к мнению немыслима в империи, но вот в полисе – вполне.

Добавим сюда еще одну дополнительную черту – автохтонность как независимость от конкретной территории. О ней пишет Делёз, когда говорит, что философ – это коренной житель. В этом есть парадокс: быть автохтонным – значит принадлежать земле. Однако Делёз делает акцент на другом моменте – на самостоятельности земли, с которой связан философ. Иными словами, его земля всегда с ним. Он чужеземец, и в этом его сила. Он приходит в полис, чтобы заняться философией, найти ее, но его земля уже с ним. «Философы – чужестранцы, однако философия – греческое явление. Что же такое нашли эти эмигранты в греческой среде?»[70] – спрашивает Делёз. Они нашли те черты, о которых мы сказали выше: общительность и обмен мнениями, свободу, которая возникает на территории, но стремится к земле.

Книга «Что такое философия?» становится завершением истории земли в творчестве Делёза и Гваттари. Характерно, что именно на завершающем этапе появляется понятие «геофилософия». Оно словно кристаллизовалось в разных текстах на протяжении долгого времени и наконец обрело итоговую форму. Но на этом присутствие земли в современной философии не заканчивается. Далее нам предстоит обсудить землю до и после геофилософии Делёза и Гваттари.

Лекция 3. Земля без оснований: как не провалиться в бездну?

Проблема в контексте курса

Итак, наша тема – это «Земля без оснований, или Как не провалиться в бездну?» Этот вопрос подразумевает разговор о центральной проблеме – основаниях и о том, как они исчезают, рождая безосновность: великую, темную и ужасную.

Я бы хотел взглянуть на эту проблему в контексте курса, чтобы не терять линию развития темы. Тем более что тема в этот раз, на мой взгляд, сложнее, чем предыдущие. Ранее ритм был довольно-таки повествовательным: последовательное развитие, история природы, история земли, земля в творчестве Делёза и Гваттари, ее проявление из книги в книгу. Такими были первая и вторая лекции. Тема же оснований требует более резких переходов и скачков. Мы не будем смотреть на историческое развитие, на генеалогию, как было в прошлые разы, а обратимся к концептуальному полю, которое появляется и развивается вокруг проблемы оснований и безосновности. И вот какие рамки будут определять этот разговор.

Онтология земли. Основания затрагивают тему онтологии земли. Говоря об онтологии земли, важно сразу ставить вопросительный знак. Во-первых, на данный момент не до конца понятно, возможна ли вообще онтология земли как философский проект, самостоятельный и цельный. Во-вторых, неясно, есть ли у геофилософии инструменты, чтобы говорить об онтологии – и не повредит ли это самим философским исследованиям земли. Однако в то же время о связи земли и онтологии сказать необходимо. Потому что проблема оснований затрагивает начала и – скажем тавтологично – сами основания. Из-за этого вопрос о безосновности приобретает онтологический оттенок. Он затрагивает очень общие, широкие и даже универсальные моменты в осмыслении земли.

Например, мы начинаем спрашивать: почему вообще становится возможен философский разговор о земле? Как возможна геофилософия? Где лежат концептуальные основания рефлексии о науках, которые занимаются Землей? Тут начинается путь в сторону фундамента, мы спускаемся к нему и в итоге оказываемся перед следующим фактом: земля ближе к безосновности, нежели к основаниям. В процессе разговора мы будем возвращаться к этой мысли.

На интенсивности держится интерпретация. Это своеобразный эпиграф. У Делёза и Гваттари мы находим следующую цитату: «Именно в терминах интенсивности нужно все это интерпретировать»[71]. Так и