Королевство Кипр и итальянские морские республики в XIII–XV веках - Светлана Владимировна Близнюк

материальным воплощением выражаемой признательности. При этом письмо становится в определенном смысле "панегириком" королевству Кипр в целом, чья культура уходит глубокими корнями в античность и чем невозможно не восторгаться: "aut tuae ex Cypro creatаe Veneri" ("твоей Венере, рожденной из Кипра"). Рассуждая о живописи в греческой и римской античности, Леонардо пишет своего рода "гимн" о ценности, значимости и необходимости искусства, с его точки зрения, процветающего на Кипре. С присущим гуманистам красноречием он рассказывает как о достоинствах самой картины, так и размышляет о безграничных художественных возможностях живописи, которую он ставит выше любого другого искусства: "… силы природы и ее власть во многих случаях сильно ограничены, ибо лишь весной цветы, а осенью плоды она приносит; живопись же под палящим солнцем снег, а в зимнее время Фиалки, Розы, Плоды и Ягоды, воистину, вдоволь порождает". Именно живопись способна превратить смертного в бессмертного. Рядом с ней стоит лишь поэзия — ее сестра. Задача же интеллектуала объединять "двух сестер", чтобы живопись не выглядела, как бессловесная поэма ("tacens Poema")[1934]. Главная мысль автора письма состоит в том, что без художников и поэтов не может существовать ни одна власть, если она стремиться к успеху: "Ибо любая власть, желая чего-либо, всегда была милостива к художникам и поэтам, каждый из которых, как известно, благодаря остроумию неким божественным духом возбуждается и ведется"[1935]. Леонардо Джустиниани перечисляет величайших художников древности: Фидия, Ксевсия, Кимона, Аристида, Никомаха. Настаивает на том, что искусство способно творить чудеса и побеждать врага. Так, один из македонских царей Деметрий Полиокрет[1936] во время осады Родоса, увидев работы Протогена и восхитившись ими, отступил от острова, довольствуясь, как казалось Леонардо Джустиниани, приобретением живописных полотен. В пример ставится сам Александр Великий, который, понимая силу искусства, был особенно благосклонен и щедр к великому живописцу своего времени Апеллесу, ибо благодаря его мастерству мог немало добавить к своей славе. Можно найти примеры и среди современников. Первым из них является византийский гуманист Мануил Хрисолор, преподаватель греческого языка и литературы во Флоренции и других городах Италии, "эрудированнейший философ, превосходнейший человек", "гордость греческого и латинского имени, когда случалось получить удовольствие от редких наслаждений… услаждался самим искусством". Главное однако в искусстве в том, чтобы созерцать "не каждый отдельный штрих, тень и очертание, а богатство замысла художника, его достойную восхищения силу духа, благодаря которой он мог изображать отдельные части тела, словно они дышат, и черты лица, словно они живые". Это было понятно великому ученому эпохи Мануилу Хрисолору. Это должно быть понятно и любому достойному правителю. Именно такую по силе своего воздействия картину дарит Леонардо Джустиниани королеве Кипра и предлагает повесить ее в королевской родильной комнате (in ipso puerperio)[1937]. Последняя фраза письма с упоминанием родильной комнаты заставляет исследователей предполагать, что Леонардо писал в тот момент, когда Елена Палеолог ждала рождения своей первой дочери Шарлотты (1444)[1938]. В таком случае, Леонардо Джустиниани был прекрасно осведомлен о том, что происходит в королевстве, и его связи с королевским домом Кипра были значительно более постоянными и тесными, чем единовременная благодарность за какое бы то ни было благодеяние. Важно подчеркнуть, что автор высказывает свои мысли о живописи, приводит примеры из древности, акцентирует внимание на связи взгляда античности и современности на произведение искусства, прекрасно понимая, что его идеи упадут на благодатную почву, будут поняты и приняты в интеллектуальном кругу Кипра, центром которого является королевский двор. Через это письмо косвенно высвечивается влияние ранневенецианского гуманизма на культуру Кипра первой половины XV в. Одновременно, поиск автором аргументов именно в греческой античной и современной ему византийской культуре говорит о серьезном проникновении эллинистических культурных элементов в Италию. Кипр в процессе взаимодействия культур играл далеко не последнюю роль. Характерным наглядным примером прямого эллинистического воздействия Кипра может служить эпизод из жизни Чириако ди Анкона, который, завладев на Кипре сочинениями древнегреческих поэтов, начал изучать древнегреческий язык, а потом даже переводил Еврипида на латинский язык[1939]. Бывал ли Леонардо Джустиниани на Кипре, доподлинно неизвестно. Однако он происходит из знатнейшего купеческого венецианского рода, представители которого вели активную торговлю на Востоке, в том числе и на Кипре, и, несомненно, хорошо представляли себе ситуацию на острове. Поэтому контакт Леонардо с кипрской королевской фамилией, кажется, был самым непосредственным и постоянным.

К середине XIV в. в кипрской культуре начинают проявляться и развиваться некоторые элементы театра. Мистерии в церковных обрядах — совершенно западная черта церковной культуры, абсолютно недопустимая в православной Византии, особенно в позднее средневековье, но столь полюбившаяся в греко-латинской среде Кипра. Самой известной мистерией является "Кипрский цикл страстей Господних", текст которого был скопирован в начале XIV в. (до 1320 г.), вероятно, Константином Анагностом[1940]. Текст написан на греческом языке и, таким образом, предназначался для грекоязычного, т. е. православного, населения острова. Другая латиноязычная мистерия — "Символическое представление" ("Reprasentatio Figurata"), изображающая сцену "Введения Девы Марии во храм", была написана Филиппом де Мезьером именно во время его пребывания на Кипре и впервые показана в Европе при папском дворе в Авиньоне в 1372 г., а, возможно, еще раньше в Венеции в 1370 г.[1941] Была ли поставлена мистерия на самом Кипре, неизвестно. Даже беглый просмотр текстов не оставляет сомнений в том, что это настоящий "сценарий" спектакля, который содержит детальное описание религиозного представления, его организации с делением на сцены и определением элементов декораций, распределением ролей, действующими лицами и исполнителями, их характеристиками, указаниями их места во время спектакля, внешнего вида вплоть до скрупулезного изображения фигуры, прически, одежды и украшений, их материала и цвета, определением времени звучания музыки и песнопений, объяснениями символов[1942]. Все это заставляет думать о необходимости режиссуры представления, репетициях и значительном игровом элементе мистерий. В то же время никогда, ни в одном кипрском источнике мы не видим упоминаний о профессиональных актерах, игравших в "религиозном" или каком-либо другом театре, если не считать менестрелей и трубадуров, периодически прибывавших на Кипр и на какое-то время находивших место при дворе. Наверное, было бы преувеличением назвать театром в полном смысле этого слова, или "средневековым религиозным театром" мистерии[1943], ибо они являются все же частью религиозного обряда, символическим ритуальным священнодействием, призванным оказывать более сильное психологическое воздействие на верующего. Это далеко не профессиональный театр. Однако песнопения, музыка, символы и аллегории, театральные элементы в литургии, используемые в мистериях, вполне могли формировать вкус к восприятию текста, пусть и религиозного, через его театрализацию. В то же время наверное, следует признать, что Кипр в истории