Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

Во всяком случае — и это было для меня новостью — Струве уехал в Париж, чтобы там дать понять, что если союзники находят это желательным и своевременным, то врангелевское правительство готово идти на переговоры с большевиками при наибольшем по возможности количестве посредников и свидетелей. Непосредственные переговоры с Советами или хотя бы переговоры через посредство одной державы исключались, ибо они были бы поняты во всём мире лишь как искренняя попытка достичь соглашения с большевиками. При этом, однако, военные действия должны были продолжаться. Прецеденты таких переговоров во время международных войн существовали (Крымская кампания 1853–1856 гг.).

Такова была новая политика Врангеля, изложение которой я выслушал от лица, столь близкого к врангелевскому правительству, как А.А. Нератов, прежний руководитель деникинской внешней политики, а ныне врангелевский посол в Константинополе. Лично для меня Нератов прибавил, что отрицательным моментом в деятельности нового правительства он считает неопределённость соотношения гражданского и военного элементов. В отличие от времён Деникина, военное окружение Врангеля считает возможным и уместным вмешиваться не только в вопросы общегосударственного характера, но и прямо в компетенцию отдельных гражданских ведомств. Кандидатуры дипломатических представителей и чисто политические переговоры с союзниками иногда обсуждаются военными кругами, и решения преподносятся затем дипломатическому ведомству в качестве совершившегося факта. Струве, к сожалению, плохо защищает ведомство и не имеет достаточно твёрдости, чтобы противостоять «генералам». То же самое происходит и со всеми другими отраслями гражданского управления в Крыму.

Военная диктатура царит не только наверху и выражается не только в том, что верховный главнокомандующий стоит во главе правительства и всех гражданских ведомств, но и в том, что всё военное окружение Врангеля считает себя выше гражданского управления. Положение получается невозможное, ибо решения исходят из военных кругов и исполняются гражданской администрацией, с которой, однако, не снимается ответственность за последствия навязанных ей решений. Ниже я укажу, насколько эти упрёки Нератова в адрес врангелевской системы были справедливы и к чему она привела. Излишне добавлять, что военное окружение Врангеля было явно не подготовлено к гражданскому управлению, а часто и просто невежественно в этой области. Подобная некомпетентность в сочетании со свойственными военным решительностью и скоропалительностью приводила к различным курьёзам и эпизодам печального свойства, примеры которых будут мною приведены в соответствующем месте. «Демилитаризация власти необходима», — закончил нашу первую беседу Нератов, любезно пригласив меня завтракать.

Состав Константинопольского посольства

По предложению Нератова я остановился в посольстве, там в первом этаже была отведена комната, причём в силу общей неразберихи, продолжавшей царить в здании посольства, где на втором этаже помещался госпиталь, казённое имущество с трудом можно было отделить от частного. По распоряжению Нератова мне была предоставлена кровать, принадлежавшая бывшему послу М.Н. Гирсу. Я поселился в посольстве, так как это было удобно для работы; даровое помещение тоже было нелишне. Вскоре, однако, я глубоко разочаровался в посольских апартаментах: оказалось, что и комната, и кровать Гирса полны дармовых жильцов, от которых не было никакого спасения. От своих коллег по посольству я узнал, что они ведут непрекращающуюся борьбу с большевиками из царства насекомых, немилосердно досаждавшими белогвардейским дипломатам, и что такова участь всего посольского здания. По-видимому, они проникали из госпиталя. Ходила легенда, что личная квартира Нератова в посольстве пользовалась экстерриториальностью, но так как я там никогда не ночевал, то не решаюсь подтвердить, насколько легенда соответствовала действительности.

Я оказался не так стоек, как прочие секретари, жившие в посольстве и ведшие в буквальном смысле окопную войну с насекомыми. Они ставили ножки кровати в сосуды с керосином, но противники падали с потолка или с помощью других военных хитростей надували молодых дипломатов. Через неделю геройских усилий я всё же оставил свою посольскую комнату и перебрался к моему дядюшке Н.В. Чарыкову в местечко Бебек, примерно в часе пути от Константинополя, где ценою ряда неудобств, связанных с удалённостью от места работы и жизнью за городом, я наконец обеспечил себе ночной покой. Таковы были условия жизни в посольстве в Константинополе при врангелевском правительстве. Я вспоминал не без иронии слова одного миллиардера, который в ответ на вопрос, кем бы он желал быть, если бы не был тем, кем есть, ответил: «Русским послом в Константинополе». Правда, у русского посла был ещё загородный дворец в Буюкдере.

Состав нашего посольства был в то время следующим. Послом был А.А. Нератов, который официально назывался начальником русской дипломатической миссии в Константинополе. Место советника посольства оставалось свободно из-за невозможности провести назначение Бока по указанным выше анекдотическим мотивам. Говорили, что будет назначен бывший советник посольства в Вашингтоне К.М. Ону, один из трёх братьев Ону (все трое — дипломаты). Это назначение, однако, ко времени моего приезда в Константинополь не состоялось.

Первым секретарём посольства был Бардашевский, знакомый мне по Петрограду чиновник дипломатического ведомства, личность чрезвычайно бесцветная, тип бюрократа, совершенно непригодного для заграничной дипломатической службы. По своему образованию Бардашевский был восточником и в 1914–17 гг. служил в Ближневосточном отделе министерства. До этого он только на короткое время был причислен к драгоманату посольства в Константинополе. Какое представление он имел о Турции, я укажу ниже в связи с вопросом о признании Врангеля.

Назначение Бардашевского на такой высокий пост произошло неожиданно. В момент смещения Деникина он сумел вдруг найти ход к Врангелю, и Нератов получил 1-го секретаря одновременно со своим собственным назначением. Протестовать не годилось, ибо Бардашевский был чиновником нашего ведомства, а задумываться в тот момент над личным составом посольства не приходилось. Из всех служащих посольства 1-й секретарь был самым неудачным. Бардашевский оказался попросту пустым местом. Он распределял по утрам бумаги секретарям, но те шли непосредственно к Нератову, ибо у каждого из них был свой круг обязанностей и 1-й секретарь в их дела не вмешивался. Никаких связей с иностранцами у Бардашевского не было, и хотя он был женат, но никого у себя не принимал, кроме секретарей посольства и чинов военной агентуры Лукомского. Зато он поддерживал связи с военными кругами, что в то время было для него весьма полезно.

Часто мы в посольстве спрашивали себя, что, собственно, делает Бардашевский, который ни одной бумаги не написал. Редактор он был никуда не годный, и составлять ноты ему не поручали. Если бы он в один прекрасный день исчез, мы попросту не заметили бы этого, так как все дела в посольстве были распределены. Не знаю, владел ли он восточными языками, но я не видел ни одной бумаги,