Записки. Из истории российского внешнеполитического ведомства, 1914—1920 гг. В 2-х кн.— Кн. 2. - Георгий Николаевич Михайловский

был ещё П.П. Извольский, молодой чиновник нашего ведомства, недавно окончивший Александровский лицей, племянник бывшего министра иностранных дел. Очень симпатичный и работящий, молодой Извольский занимался главным образом шифром, этим неизменным занятием начинающих дипломатов всех стран. Извольский был, между прочим, внуком известной княгини Голицыной, до замужества простой цыганки, и он рассказывал нам, как бывал с бабушкой у цыган, с которыми княгиня Голицына не порывала, несмотря на своё замужество. В самой внешности Извольского, в особенности в чертах худощавого и смуглого лица, было нечто цыганское. Его отец, тоже П.П. Извольский, был в своё время обер-прокурором Святейшего синода. Политической роли в посольстве Извольский по молодости лет играть, конечно, не мог. Если ко всем перечисленным выше лицам прибавить меня в качестве юрисконсульта посольства, то этим ограничивался его штатный состав.

Не могу здесь не упомянуть об одном характерном и для посольства и для П.Б. Струве случае, о котором я узнал из уст Рогальского, игравшего в нём главную роль. В самом конце деникинского режима через Константинополь проезжал, будто бы в виде дипломатического курьера, Струве и остановился в здании посольства. В это время А.И. Щербатский уже уехал в Париж и посольством управлял Н.П. Якимов, наш консул в Константинополе, человек в дипломатических делах неопытный. После нескольких дней пребывания Струве в посольстве, когда он для получения виз в Европу отдал свой паспорт Рогальскому, последний обнаружил, что там нет ни малейших указаний не только на его качество дипломатического курьера, но и вообще на его причастность к каким бы то ни было правительственным учреждениям.

Это открытие побудило Рогальского как добросовестного чиновника обратиться к Якимову с вопросом, имеет ли Струве право пользоваться гостеприимством посольства, раз он является просто частным лицом. Якимов, удостоверившись по паспорту, что Струве никаких правительственных обязанностей не несёт, предложил ему покинуть посольство. Струве ничего не оставалось, как выехать из посольства под угрозой быть выселенным. Конечно, Якимов поступил и грубо, и бестактно, и совсем не дипломатично, хотя бы потому, что Струве не только пользовался большим влиянием в правительственных кругах Деникина, не занимая, правда, там никаких официальных должностей, но и был в 1917 г. крупным чиновником дипломатического ведомства, занимая при Милюкове должность директора Экономического департамента. Как бывший чиновник ведомства, он имел право на гостеприимство в посольстве.

Струве, тоже мало знакомый с дипломатической практикой, покорно подчинился решению Якимова и Рогальского. Прошло два месяца, и Струве был назначен министром иностранных дел. Проездом в Париж он остановился в константинопольском посольстве уже в качестве главы дипломатического ведомства. Увидев Рогальского, столь безжалостно выселившего его из посольства, и Якимова, вернувшегося снова к своим консульским обязанностям, Струве сам весьма благодушно напомнил им инцидент с выселением. Рогальский и Якимов были очень испуганы, но Струве им ничего плохого не сделал, и этот инцидент для них никаких отрицательных последствий не имел. Струве обнаружил незаурядное добродушие и отсутствие злопамятства. Не знаю, как поступили бы в таком случае профессиональные дипломаты вроде Извольского и Сазонова. А Струве в кругу своих друзей любил вспоминать этот инцидент.

Драгоманы, консулы, военные агенты

Кроме штатного персонала посольства были ещё драгоманат и нештатные канцелярские служащие. 1-м драгоманом был «князь» Гаджемуков. Его титул я ставлю в кавычки, ибо при поступлении в министерство он не называл себя князем и числился просто Гаджемуковым. Уже попав в министерство, он ещё до войны начал дело в Сенате, уверяя, что его неправильно лишили титула за участие его предков в восстании Шамиля против русских войск. Дело весьма запутанное и ко времени советской революции так и не было решено. Теперь, во время гражданской войны, Гаджемуков самовольно во всех правительственных бумагах стал именовать себя князем Гаджемуковым и был при Врангеле назначен 1-м драгоманом уже официально в качестве «князя» Гаджемукова.

Этот эпизод с титулом достаточно характеризует и самого Гаджемукова, и тогдашнее состояние нашего дипломатического ведомства. Тот же Нератов, который в царское время до окончательного сенатского решения не позволял Гаджемукову именовать себя князем, теперь официально так его титуловал. Объяснялось это тем, что Гаджемуков, знавший восточные языки, в тот момент был нужен Нератову, и тот посмотрел сквозь пальцы на стремление своего чиновника присвоить себе титул. Мы все, конечно, знали гаджемуковскую историю, но что можно было сделать, когда назначение Гаджемукова в качестве 1-го драгомана было утверждено самим Врангелем? Как я узнал потом, на место 2-го драгомана, которое до войны занимал такой видный чиновник, как доктор международного права А.Н. Мандельштам, претендовал В.Е. Беланович, знавший восточные языки неизмеримо лучше, чем Гаджемуков, и вообще бывший гораздо пригоднее его для занятия столь ответственного поста. Беланович, однако, был признан слишком молодым для 1-го драгомана в константинопольском посольстве.

Таким образом, с одной стороны, дипломатическое ведомство при Врангеле было чересчур педантично, не назначая способного чиновника на видное место из-за недостаточно высокого служебного ранга, а с другой стороны, смотрело сквозь пальцы на столь серьёзный факт, как присвоение без надлежащего права княжеского титула, и даже санкционировало его официальным актом. Я сказал Нератову, познакомившись с этой историей, что такое официальное утверждение за Гаджемуковым не принадлежащего ему княжеского титула по нашим законам равносильно дарованию титула, на что Врангель не уполномочен с юридической точки зрения. Нератов только пожал плечами и сказал, что берёт это на свою ответственность.

Между прочим, эта странная смесь бюрократического педантизма с явным беззаконием при назначении «князя» Гаджемукова вызвала возмущение даже в парижском дипломатическом ведомстве. Там собирались уже написать Нератову по этому поводу, но врангелевская эвакуация спасла Гаджемукова как владельца княжеского титула и лишила его должности.

1-й драгоман, однако, играл у нас роль самую третьестепенную даже после признания турками нашего посольства. Гаджемуков оказался энергичным только в деле присвоения себе титула, в работе же был ленив и небрежен до последней степени, его переводы официальных актов тянулись бесконечно, а для устных переговоров с турками Нератов предпочитал обращаться к Якимову, который превосходно знал турецкий язык. Той политической роли, какую в своё время играли, например, Мандельштам и вообще все 1-е драгоманы посольства, которые благодаря своему официальному положению и знанию местного языка всегда входили в непосредственное соприкосновение с турецкими политическими деятелями, Гаджемуков не играл вовсе. Его спасло то, что чисто турецкая политика в нашем посольстве была отодвинута на задний план. Всё внимание было сосредоточено на союзниках, а не на бывшей когда-то могущественной Оттоманской империи.

При драгоманате было несколько канцелярских чиновников — русских и местных левантийцев, обрусевших и носивших даже русские фамилии. Так, например, был некто Фёдоров, на самом