«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

в спектаклях. Говорил о своих отношениях к артистам, называя того или другого ласково по имени. Я слушал и думал, какая же у тебя Василия Самсонович простецкая, но добрая открытая душа. Вот такой же, я думал, должна была быть душа и моего героя – библейского Самсона, чем наверно и воспользовалась Далила.

Так через знакомство с Василием Самсоновичем Уфимцевым мне удалось, наконец, создать образ моего героя – библейского Самсона.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 122–128.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» также имеется очерк «Самсоныч» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Челябинской области» (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 306–310 об.), который менее информативен. В «свердловской коллекции» также имеется очерк «Самсоныч» в составе «Автобиографических воспоминаний». (1965 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 395. Л. 130–153).

Диоген теченский

[1961 г. ]

Он, конечно, не жил в бочке и не грелся на солнышке, лёжа на песке у моря. К нему не подходил Александр Македонский, но, как тот грек, он всегда стремился к уединению и созерцанию жизни. На его примере именно можно проследить, как в жизни меняются формы, а сохраняется содержание, и убедиться, как прав был Овидий Назон, назвав одно из своих произведений «Метаморфозами».

Их было три брата: Матвей, Пётр и он, Ефим. Первым «отказался от жизни» Матвей Иванович, оставив сына Александра, у которого в свою очередь было три сына, и от них пошло многочисленное потомство. Вторым умер Пётр Иванович, оставив сына Василия, у которого было два сына, и от них тоже пошло многочисленное потомство. А вот он, Ефим Иванович, остался бобылём. Была у него, передавали, единственная дочь, но она в семейном отношении оказалась неудачницей. Жена у него умерла рано, дочь совсем оторвалась от него, и стал он жить анахоретом. Хлеб ему выпекали, а иногда и что-нибудь варили к обеду соседки, добрые души. Избушка его старела и старела, и он тоже старел и дряхлел. Звали его жить к себе племянники и неродные внуки, но не шёл к ним, всё больше и больше замыкался в уединении. Любил он «поблаженствовать» на лоне природы: возьмёт под мышку самовар с трубой, лабазнику за неимением чая, краюшку хлеба и марш в маленький лесок, что против Черепановой. Вот тут то мы, дети, и подследили Ефима Ивановича в таком положении, в каком Александр Македонский нашёл Диогена на берегу моря. Этот маленький лесок был излюбленным местом для наших прогулок, потому что он был маленький, и мы, дети, не могли в нём заблудиться. Он был близко от села, и поэтому было безопасно в нём в отношении встречи с бродягами. Ох, эти бродяги! Сколько на них только возводилось несправедливых поклёпов! Наберут девки ягод и сами же съедят, а скажут: «бродяга отнял». Поскользнётся какая-нибудь баба в сохранении супружеской верности, а свалит на бродягу.

Подходя к лесочку, мы уже издали заметили, что из него тонкой стрункой поднимается дымок. Что за «притча»! Что это может быть? Войдя в лесок, мы увидели закипающий самовар, а неподалёку от него грелся на солнышке на берегу реки Течи в «адамовой костюме» Ефим Иванович. Он только что вылез из воды и обсыхал на солнце. У нас, в селе, не принято было у крестьян делать такие экскурсии в лес, а вот Ефим Иванович придумал. Может быть, на это толкнуло его то, что он наблюдал когда-нибудь, как это делается у «бар», и вот «соблазн был велик, и решился старик». Как хотите, но поступок этот, конечно, был проявлением индивидуализма Ефима Ивановича, его отчуждённости и замкнутости.

Под старость, имеется в виду глубокая старость, эта черта характера Ефима Ивановича перешла уже в такую крайность, как это было у Диогена. В бочке он не жил: у нас другой климат, но жил в не менее оригинальной обстановке. Однажды мы, сидя вечерком у ворот своего дома, наблюдали крайне поразившую нас картину: по пыльной дороге медленно ползло какое-то существо, издали казавшееся бесформенным, сказочным «колобком». Когда «колобок» приблизился, то мы с ужасом узнали в нём Ефима Ивановича! Как, что? Мы были возмущены жестокостью судьбы и людей, когда нам сказали, что Ефим Иванович полз к Григорию Семёновичу Макарову, не так далеко живущему от нас мужичку, и что там он «ночует» в хлеву с овечками. Вскоре после того, как прополз мимо нас Ефим Иванович, по дороге прогоняла телят Даниловна, жена племянника его Василия Петровича, и мы в порыве возмущения накинулись на неё с упрёками: как они, многочисленные родственники Ефима Ивановича, допустили его «до жизни такой», она ответила: «А вот подите и уговорите его. Сколько раз его звала, а он, то ли гордость у него, то ли что: не идёт!»

Когда Александр Македонский, загородив от Диогена солнце, сказал ему: «Скажи мне, в чём ты нуждаешься, я это сделаю для тебя», Диоген ему сказал: «Посторонись и не закрывай мне солнце!» У Ефима Ивановича, очевидно, были столь же непритязательные требования к жизни, как у греческого Диогена.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 311–313 об.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «пермско коллекии» также имеется очерк «Теченский Диоген» в составе «Очерков по истории Зауралья» (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 116–121). В «свердловской коллекции» также имеется отдельный очерк «Теченский Диоген» (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 407).

Теченские Филемон и Бавкида

[1961 г. ]

Если бы мы поставили перед собой вопрос: в каком произведении из всей мировой литературы, включая и классическую античную литературу, можно найти у писателя такую силу обобщения, силу типизации характеров изображённых в ней людей, что образы этих людей переживут века, переживут смены исторических эпох и сохранят свою свежесть и обаяние, то мы с полным основанием назвали бы «Метаморфозы» Овидия Назона. С каким другими произведениями можно было бы их сравнить в этом отношении? Разве только с «Божественной комедией» Данте, или «Декамероном» Бокаччио. Как сердцеведца Назона можно только сравнить с Шекспиром. Такие образы «Метаморфоз», как Филемон и Бавкида универсальны и живут в различных вариантах: у Н. В. Гоголя, например, в «Старосветских помещиках», в своеобразной форме – у А. С. Пушкина в «Сказке о рыбаке и рыбке».

В Тече была мне известна одна супружеская чета, которая так воскрешала образы овидиевых Филемона и Бавкиды, что их хочется поименовать этими словами, именами, с прибавлением слова «теченские». Начать с того, что и имена у