Вещь и имя. Самое само - Алексей Федорович Лосев

«В наши дни никто из стоящих на высоте современной науки и знающих факты не усомнится в том, что основы психологии надо искать в физиологии нервной системы»,

добавляя при этом, что так называемая деятельность духа

«есть совокупность мозговых функций» [86, XVIII, 191, 311, 314; VIII, 139; VII, 311 и др.].

Как представляется, еще одним проявлением противо-идеалистической направленности рассматривавшейся теории является ее противопоставленность существовавшему в течение долгого времени обособлению «внутреннего мира» человеческой личности и его локализации в определенным образом самостоятельной «душе» (что довольно ярко проявилось у Л. Фейербаха. См.: [26, II, 126 – 127] и, в целом, спиритуализме [см.: 26, II, 192]). Кроме этого, отметим, что истоки формирования определяющего положения

«не мышление определяет собою бытие, а бытие определяет собою мышление»

Г. Плеханов возводит именно к Фейербаху [86, XVIII, 197].

Утверждение о том, что сознание (и, шире, идеальное вообще) невозможно без наличия его материального носителя, является одним из ключевых положений марксизма (в этом вопросе), почему, в частности, Ленин (в «Материализме и эмпириокритицизме») и подчеркивает:

«Например, всякий знает, что такое человеческая идея, но идея без человека и до человека, идея в абстракции, идея абсолютная есть теологическая выдумка идеалиста Гегеля» [32, 18, 238];

попутно сравним трактовки С.Н. Трубецкого:

«„Абсолютная идея“ Гегеля есть сама живая мысль, заключающая в себе единство субъекта и объекта в вечном процессе мышления» [96, 620]

и Г. Плеханова:

«Абсолютная идея со всеми своими имманентными законами только персонификация нашего процесса мышления» [86, VIII, 133].

Считаем необходимым отметить определенное различие между физиологическими процессами мозга, в известном смысле обусловливающими мышление конкретного человека, которому этот мозг принадлежит, и сферой смысла как такового (объективно существующим познаваемым смыслом предметной действительности), которая не должна быть представляема как продуцированная тем же самым мышлением конкретного человеческого сознания (что, само по себе, означает признание крайнего субъективизма в познании). Приведенная же критика в адрес Г. Гегеля основывается, как представляется, на приеме quaternio terminorum, поскольку изначально «абсолютная идея» Г. Гегеля (в целях полемики, но не исследования) рассматривается как результат гипостазирования и последующей абсолютизации обычных «идей», с которыми оперирует обычное мышление (что расходится с позицией самого Г. Гегеля и представляется следующим шагом в развитии интерпретации, предложенной А. Тренделенбургом в 1-м томе его «Logische Untersuchungen». См.: [86, XVIII, 267; 92, 2, 89 – 90]; также см. краткое описание трактовки, предложенной Л. Фейербахом и оказавшей определяющее влияние на формирование марксистского взгляда на эту проблему: [23, 141 – 142]), и с этой точки зрения должна быть размещена в сфере «психического», субъективного:

«…как божеской стала у Гегеля обыкновенная человеческая идея, раз ее оторвали от человека и от человеческого мозга» [32, 18, 239].

Наиболее яркое выражение методологии, обосновывающей подобное отношение к теоретическому наследию Г. Гегеля, можно встретить в ленинском конспекте «Науки логики» (1914):

«Я вообще стараюсь читать Гегеля материалистически: Гегель есть поставленный на голову материализм (по Энгельсу) – т.е. я выкидываю большей частью боженьку, абсолют, чистую идею etc» [32, 29, 93. Первая полная публикация: Ленинский сборник № IX. 1929].

Напомним, что, по Гегелю, мышление должно рассматриваться в принципиально ином аспекте:

«Мышление составляет не только субстанцию внешних вещей, но также и всеобщую субстанцию духовного… Если мы рассматриваем мышление как подлинно всеобщее всего природного и также всего духовного, то оно выходит за пределы всех их и составляет основание всего. От этого понимания мышления в его объективном значении (νους) мы можем непосредственно перейти к мышлению в субъективном смысле…» [11, 1, 122].

Считаем необходимым обращение к интереснейшей, в плане исследования логики, работе А.Ф. Лосева «О методе бесконечно-малых в логике», в которой он совершенно виртуозно, на наш взгляд, воспользовался семантическим богатством языка и сумел создать уникальные маскировочные двуплановые (чтобы не сказать – двусмысленные) формулировки, отвечающие и требованиям идеологической цензуры, и задачам философского исследования. Для этого ему пришлось не только применить ряд контекстных указаний, нейтрализующих «идеологический налет» – становящуюся традиционной трактовку терминов «понятие», «отражение» [55, 629, 639] и т.п., но и препарировать хорошо известные и постоянно цитируемые выражения, словосочетания и фрагменты из текстов «классиков» [55, 615 – 616, 618 – 621, 626, 635 – 636], сохраняя видимость правильного словоупотребления, с одной стороны, и в то же время – проводя довольно содержательное собственно философское рассуждение. Так вот, именно в этой самой, так и оставшейся неопубликованной при его жизни, работе Лосев вполне сознательно использует формулировку «мышление есть функция материи» [55, 623] чуть ли не в качестве девиза (или – эгиды?). Но что означает в этом случае вполне безобидная, на первый взгляд, «функция»? Оказывается, что это не только и не столько синоним «отражения»:

«Материализм может исходить только из подвижной материи как из чего-то независимого. И все, что есть помимо материи, есть, очевидно, только ее отражение, ее функция» [55, 623],

сколько именно функция в ее математическом значении:

«Обозначим материальную вещь через x, понимая ее как то независимое переменное, от изменений которого будет зависеть все прочее… Этому x соответствует адекватное существенное отражение…» [55, 624].

В этих утверждениях явно просматривается та же самая линия, которую мы отметили в комм. 47*, 49*, 50* к наст. работе, причем Лосев специально говорит о «существенном», а не о каком-либо ином типе отражения. Совершенно очевидно, далее, что в данном случае отражение не может не быть обусловлено своим предметом (материальной вещью), что и выражено в словах:

«Это существенное отражение, очевидно, является определенной функцией от аргумента x. Назовем ее y» [55, 624].

Другими словами – здесь проводится вполне обычная для Лосева трактовка соотношения смысла и его выражения, исключающая субъективизм и иллюзионизм в познании объективно существующего смысла. Далее возникает вопрос об адекватности соотношения выражения исходному смыслу:

«Ясно, что человеческое знание, вообще говоря, есть некоторое отношение между этими x и y. От изменения этого отношения между вещью и ее отражением зависит и степень, равно как и качество человеческого мышления и знания об этой вещи» [55, 624].

Поскольку определенную роль в познании играет та или иная интерпретация вещи (см. комм. 19* к работе СС) и сама вещь может рассматриваться как предел этих интерпретаций:

«вещь – множество разнородных переменных, если не прямо бесконечное число разного