И восстанет ветер. Баллады - Даниэль Мусеевич Клугер

Стены мерцают в темном огне.

Тени на стенах, лица в альбоме,

Странным пасьянсом кажутся мне.

И наудачу брошены кости,

В сумраке плотном вязнут стихи…

Нынче приходят поздние гости —

Тени — не тени, блеклы, тихи.

И музыканты в полном параде,

И замыкает месяц кольцо.

…Дама кружится в черном наряде,

Черной вуалью скрыто лицо…

Ветер мешает карты сомнений,

Струны едва продолжают звучать.

Сколько осталось хрупких мгновений?

Время прощаться, время прощать.

И на руинах старого храма,

Чуть освещенных бледной луной,

Тихо кружится черная дама

В призрачном вальсе — передо мной…

В тридцатых годах XIX столетия по многочисленным просьбам горожан дом был снесен, а череп захоронен на кладбище. Рассказывают, что долгое время он не давал покоя обитателям Калье де ла Муэрта, издавая по ночам странные и страшные звуки, в которых можно было услышать стоны, плач и проклятья.

Ныне на месте Дома Прекрасной Дамы построен совсем другой дом. Но над дверью нового дома в память об этой старой истории красуется табличка с керамическим изображением черепа и надписью «Сусанна».

БАЛЛАДА ОБ ИСААКЕ ДЕ ПОРТУ

Среди гор и лесов, будто жизни черту

Подводя — и чураясь людей,

Жил в Гаскони вдовец Авраам де Порту

И растил четверых сыновей.

Собирался в Париж старший сын де Порту,

Исаак, восемнадцати лет.

Среди старых нарядов одежду не ту

Он нашел — и померк белый свет.

Побледнел Исаак, так что краска с лица

Словно в смертный отхлынула миг:

На одежде начертано имя отца

И пониже — «еврей-еретик»…

Он уехал в Париж, осененный крестом,

И лицо было мокрым от слез.

И семейный позор мушкетерским плащом

Он прикрыл и назвался — Портос.

Но пришла из Гаскони печальная весть —

И в плаще с королевским крестом

Мушкетер скачет день, скачет три, скачет шесть,

Поспешая в родительский дом.

И в плаще голубом, с королевским крестом

Пред отцом умиравшим предстал.

Но с насмешкою странной во взгляде пустом

Авраам перед смертью сказал:

«Мушкетер, на меня не смотри свысока,

Ведь порою позор — не позор.

Просто смерть на войне иль дуэли — легка,

А попробуй взойди на костер!

Ты с помоста глядишь — растеряться не грех,

Над тобою хохочут враги.

И не видно родных, нет сочувствия в тех,

Кто кричит — то ль «распни», то ль «сожги»…

Я сломался тогда — на колени упал,

Словно пулей сраженный в бою.

Я слова покаяния громко сказал

За себя и невесту свою…

Лишь в Гаскони покой обрели беглецы,

От костров и темниц вдалеке.

На плечах и запястьях остались рубцы,

И позорный наряд — в сундуке».

…Не успеет ответить отцу мушкетер:

Что страшнее — костер или бой?

И ни разу не вспомнит былой разговор —

До минуты своей роковой.

Вспомнит он — и поймет, погружаясь во мрак,

Уходя в леденящий огонь,

Что уже не Портос, а еврей Исаак

Никогда не вернется в Гасконь.

На «санбенито» — одежде для еретиков, осужденных инквизицией, — обычно писали имя осужденного, его грехи и рисовали либо языки пламени, направленные вверх (если приговаривали к сожжению), вниз (из милосердия приговоренного предварительно удавливали) и без пламени — если еретик приговаривался к покаянию. После покаяния позорная одежда с именем раскаявшегося грешника торжественно вывешивалась в церкви.

Первый известный историкам де Порту — Авраам де Порту, судя по фамилии, выходец из Португалии, живший в провинции Гасконь (королевство Наварра). Португальские и испанские мараны (крещеные евреи), как правило, стремились бежать в протестантские страны (Наварру, Голландию, Англию), поскольку там не существовало инквизиции. Согласно мнению современных историков, прототипом Портоса для Александра Дюма стал Исаак де Порту, сын (или внук) Авраама.

ЧУДОТВОРЕЦ

Вражеский лагерь огнями залит,

Что именинный торт.

Старый вояка по имени Шмит

Мрачен и зол, как черт:

Шведы из пушек по стенам палят

И готовят таран.

А у него — двенадцать солдат,

Горсточка горожан.

В городе жил один иудей,

Старый, нищий, больной.

Слухи ходили, что он — чародей,

Знается с сатаной.

Шмит прошептал: «Не нужен мне рай,

Нечего мне терять!

Знаешься с чертом, старик, — спасай!

Душу готов продать!»

«Что же, — ответил солдату еврей, —

Может, не нужен черт.

Ну-ка, приятель, шагай веселей,

Жди меня у ворот!

Я заколдую пули — а там

Ты положись на них…»

Каждую пулю поднес к губам,

Молвил над каждой стих.

Выстрелил первым красильщик Симон

И закричал: «Попал!..»

Выстрелом первым был поражен

Вражеский генерал.

Шведский трубач, заката алей,

Выдал хриплую трель.

Пули летели тучей шмелей,

Каждая — точно в цель.

Был горожанами приступ отбит.

Шведам — кровавый бал.

И после боя растерянный Шмит

Так еврею сказал:

«Если б не чудо твое, ей-ей,

Нам бы уже не жить.

Ты научил бы меня, еврей,

Эдак вот ворожить!»

Молвил старик:

«Люблю рисковать...

Вот тебе мой ответ:

Я не умею, солдат, колдовать,

И колдовства тут нет.

Если душою, по воле небес,

Тянешься к чудесам,

Чудо большое из малых чудес

Ты сотворишь и сам».

В зале городской ратуши в немецком городе Кисингене долгое время