И восстанет ветер. Баллады - Даниэль Мусеевич Клугер

class="v">Гостя лицо бледней старого полотна:

«Немощен человек, праха земного горсть...»

Хмуро глядит в окно призрачная луна,

Хмуро глядит в глаза странный, нелепый гость.

…Был я сделан из соломы в подземелье, в Лиссабоне,

Чтоб тебя во время казни заменить на кемадеро.

Но в костер я не был брошен, был монахами в погоню

Я отправлен за тобою, хитроумный кабальеро...

Дон Исаак сказал: «Может, сыграем? Что ж...

Ставлю я жизнь, хотя мне и немало лет.

Коль проиграю я, ты меня заберешь.

А отыграть хочу старый свой пистолет».

В тусклых глазах огонь вдруг полыхнул сквозь мрак.

Ах, как его влечет эта колода карт!

Сели за старый стол кукла и Исаак.

Что же, кому-то — смерть, ну а кому-то — фарт.

…Вот десятка двойку кроет, туз летит к пиковой даме,

Вот валеты друг за другом так легко скользят с ладони.

…Горожане безмятежно спят сегодня в Амстердаме,

Кто-то молится неслышно в подземелье, в Лиссабоне…

Старинный пистолет…

Главная его деталь — курок с зажатым кусочком кремня и колесико с насечкой. Стоило нажать на спусковой крючок, как из кремня высекалась искра и зажигала пороховой заряд. Автор этой конструкции — Леонардо да Винчи, и это единственное его изобретение, получившее всеобщее признание при жизнии и существующее по сей день: сейчас так устроены зажигалки.

Да. Зажигалки.

БАЛЛАДА

О ПОЛЬЗЕ ПИСТОЛЕТОВ

И вот — игра с самим собой,

Безумие в глазах,

Игра не куклою — судьбой,

Игрою правит страх,

Но есть четыре короля,

Солома, пистолет…

Игра до точки, до нуля,

И вовсе не в пикет…

Но есть четыре короля,

И зазевалась смерть.

И тени чертят вензеля…

Гореть — иль не гореть?

Легли четыре короля…

А за окном рассвет,

Судьба, тебе благоволя,

Вернет твой пистолет.

Слетела искра…Взгляд померк…

Горит холщовый лоб…

И пред тобой не человек —

Сухой соломы сноп!

Ты победить костер костром

Решился — вышел прок:

Сгорели кукла, старый дом,

Но уцелел игрок…

...И в кабаке «Четыре друга» снова

Легко раскинет карты Исаак,

О страшном приключении — ни слова:

Что дом сгорел — безделица, пустяк.

У Пименталя снова ни дуката,

Сгорели закладные, векселя,

Но шляпа щегольская не помята

И в рукаве — четыре короля:

Пиковую арфу настроит Давид,

Трефовым копьем Александр пригрозит,

Бубновый штандарт держит Цезаря длань,

Червовый огонь — Шарлемань.

И что ему богатства и хоромы,

Коль он в последний миг успел понять,

Что смерть — всего лишь кукла из соломы,

А кукле человека не подмять!

Уйдут в туман Парижи, Амстердамы,

Растает в небе призрак корабля.

...Венок ему сплетут четыре дамы,

Поднимут гроб четыре короля.

ЭПИЛОГ

В 1615 году Исаак бен Жакар купил в городке Аудеркерке, расположенном в десяти километрах к югу от Амстердама по реке Амстел, участок земли под кладбище. Оно стало первым еврейским кладбищем в Голландии и получило название «Бейт Хаим» — «Дом Жизни». Это название кладбище сохраняет по сей день. А первым человеком, чей прах упокоился именно в этом месте, стал искатель приключений, картежник и авантюрист дон Мануэль де Пименталь — он же Исаак бен Жакар. Может быть, он хотел обезопасить себя от преследований инквизиторов и после смерти.

Молитву прочтет псалмопевец Давид,

Печально главу Македонец склонит,

И Цезарь поднимет приветственно длань,

Погасит огонь Шарлемань.

ИСТОРИЯ ЛЮБВИ, или

ТРЕХРОМАНСОВАЯ ОПЕРА

Ее звали Евгения Маркон. Она была дочерью известного российского историка-гебраиста Исаака Маркона и женой поэта-биокосмиста, революционера-анархиста Александра Ярославского. В архивах НКВД сохранились сорок страниц, написанных ее рукой, — автобиография этой удивительной женщины.

Это было у моря, где ажурная пена,

Где встречается редко городской экипаж.

Королева играла в башне замка Шопена,

И, внимая Шопену, полюбил ее паж…

Игорь Северянин

НЕСВОЕВРЕМЕННЫЙ РОМАНС

Ах, песенки старинные, текущие рекою,

Когда на хóлмах Севера лежит густая мгла…

А вот ее история была совсем другою,

Но тоже королевскою любовь ее была.

Молоденькой курсисточке, возвышенной натуре

Он говорил: «Грядущему дорогу приготовь!»

Он говорил: «Грядущее всегда подобно буре!»

Он говорил: «Грядущее...» — ей чудилось: «Любовь...»

Над Секиркой над горой птицы быстрые,

Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,

Цвета моря облака, цвета неба ли?

Ах, воздушная река, были-небыли...

Писал о тайнах Космоса и о заре свободы,

Писал, что все изменится и что тиран падет.

Что к ценностям возвышенным потянутся народы,

Которые, пока еще, — как неразумный скот.

Она листовки клеила на стены и ограды,

И в театральной сумочке носила револьвер.

А после — революция, а после — баррикады:

«Да здравствует Грядущее и эрэсэфэсэр!»

Над Секиркой над горой птицы быстрые,

Над Секиркой над горой залпы-выстрелы,

Цвета моря облака, цвета неба ли?

Ах, воздушная река, были-небыли...

И вот — война закончилась, но где же та свобода?

Всё сломано, растоптано, утоплено в крови.

А он кричал на митингах, он лез, не зная брода,

Она за ним, куда ж еще — зови иль не зови...