История Великого мятежа - Эдуард Гайд лорд Кларендон

Но я уже слишком далеко зашел в открытое море и до сих пор слишком чистосердечно повествовал о лицах и событиях, чтобы убояться теперь откровенного рассказа о том, что случилось в 1645 году. Я чувствую себя свободным от страстей, обыкновенно внушающих людям предубеждение против тех, о ком им приходится упоминать и чьи поступки они вольны судить. К особам, сыгравшим тогда самую скверную роль, я не питаю личной вражды и не испытываю ни малейшего недоброжелательства; напротив, многие лица, совершившие в ту пору самые прискорбные ошибки, были и остались моими друзьями, и впоследствии я никогда им не льстил, пытаясь извинить их прежние промахи и заблуждения. Непосредственный свидетель большей части того, о чем пойдет далее речь, я могу поручиться за истинность своих слов; о других же важных событиях, происходивших вдали от меня, я получал точные сведения из дневников и меморандумов Его Величества - даже тогда, когда король находился во власти врагов. Неизменно строгий и требовательный к себе, король не мог не понимать, что многие тогдашние несчастья впоследствии будут объяснять не только грубыми заблуждениями (чтобы не сказать хуже) людей, пользовавшихся его полным доверием, но и недостатком решительности в нем самом. А потому, приступая к этой части моего труда (предпринятого с одобрения и в защиту Его Величества), я хочу сделать очевидным для всего света, что из отчаянного положения, в котором оказался король, едва ли вообще существовал какой-либо выход, а с теми людьми и средствами, на которые он - с полным основанием - возлагал свои надежды, при сложившихся тогда обстоятельствах было, пожалуй, невозможно добиться большего успеха. Не отрицая его слабостей и ошибок, я рассчитываю показать, что этот государь отличался не только благочестием и добродетельностью, но и большим здравомыслием, а величайшие его неудачи объяснялись как раз тем, что, по природной своей скромности, он недостаточно доверял собственному разуму и часто следовал советам людей гораздо менее умных и проницательных, чем он сам.

Возвращаюсь к нашему повествованию. >

Несмотря на все надежды на то, что Ордонанс о самоотречении, прошедший после продолжительных споров через Палату общин, будет отклонен и отвергнут пэрами (и граф Эссекс таким образом останется главнокомандующим), прения по поводу Ордонанса отняли у Верхней палаты немного времени. Из Шотландии прибыл маркиз Аргайл; теперь он заседал в комитете вместе с комиссарами от этого королевства и оказывал на них большое влияние. В религиозных и церковных делах он был чистым пресвитерианином, но в вопросах государственных и военных выступал как совершеннейший индепендент. Самая мысль о мире и о сохранении за королем действительной власти была ему ненавистна, а к особе Его Величества, коему он был обязан величайшими милостями, маркиз питал глубоко укоренившуюся неприязнь. Аргайл успел крепко подружиться с сэром Генри Веном во время пребывания того в Шотландии, ведь каждому из них пришлись по вкусу политические принципы другого. С появлением же маркиза в Лондоне шотландские комиссары с меньшим, чем прежде, пылом противились ордонансу и планам преобразования армии, так что ордонанс о самоотречении — хотя он подразумевал отставку графа Эссекса, графа Манчестера, графа Уорвика и графа Денби (чьи влияние и авторитет, точнее, влияние, репутация и авторитет первых трех с самого начала войны управляли и руководили Верхней палатой) и лишение пэров права занимать какие-либо военные и гражданские должности — будучи передан в Палату пэров, встретил там весьма слабое сопротивление, а прежний довод (Палата общин сочла эту меру необходимой, и несогласие с ней обернется самыми пагубными последствиями) снова возымел действие.

Ордонанс прошел Палату пэров, и теперь графу Эссексу не оставалось ничего другого, как возвратить свой патент на звание главнокомандующего Парламенту, от которого он его некогда получил — каковое действие сочли нужным произвести с той же торжественностью, что и облечение графа соответствующими полномочиями несколькими годами ранее. Новым же главнокомандующим назначили и объявили Ферфакса, хотя граф Эссекс не спешил подавать в отставку, так что иные даже вообразили, будто он готов оспаривать решение Палат. Эссекс, однако, был неспособен на столь смелые действия, а к тому же всерьез полагал, что Парламенту еще понадобятся его услуги; единственной же причиной промедления с отставкой было желание графа получить точные сведения о всех необходимых формальностях этого акта. В конце концов решили, что он возвратит свой патент на совместной конференции Палат в Расписной палате, что и было им выполнено. Не обладая даром устного красноречия, он предпочел сделать это в письменной форме и вручил Палатам бумагу, в которой объявил, что служил им верно и преданно, часто рисковал ради них жизнью и готов был сложить голову у них на службе; но поскольку Парламент теперь решил, что с теми делами, которые он намерен совершить в будущем, лучше справится какой-то другой человек, то он, Эссекс, повинуется воле Палат и возвращает им свой патент. Завершалась же эта бумага словами, из коих явствовало, что граф недоволен тем, как с ним обошлись, и не считает, что эта перемена принесет Палатам пользу. Затем Эссекс покинул Парламент и отправился к себе домой — куда на другой день явились обе Палаты, дабы в самых лестных и восторженных выражениях, какие они только могли придумать, засвидетельствовать графу свою признательность и выразить благодарность за великие услуги, оказанные им королевству.

Согласно Ордонансу о самоотречении, вместе с графом Эссексом лишались своих постов граф Манчестер, сэр Уильям Уоллер, граф Денби и генерал-майор Масси; отрешению от прежней должности подлежал, разумеется, и Кромвель. Но тотчас же по принятии Ордонанса и еще до отставки Эссекса заправлявшая в Парламенте партия добилась того, что Кромвеля во главе кавалерийского полка отправили на запад деблокировать Таунтон — с тем, чтобы он находился в отсутствии в тот самый момент, когда прочие офицеры будут возвращать Палатам свои патенты. Приказ этот был сразу же исполнен, после чего вышло еще одно распоряжение, согласно которому новый главнокомандующий должен был послать с отрядом на запад другого офицера, а Кромвель — явиться в Парламент к точно установленному дню. Затем был назначен общий сбор армии, дабы главнокомандующий устроил смотр войскам и назначил новых офицеров вместо тех, кто лишился своих постов в соответствии с Ордонансом или не пожелал служить в армии Нового образца (а таких среди лучших командиров оказалось немало). С этого сбора главнокомандующий отправил письмо Парламенту с просьбой разрешить генерал-лейтенанту Кромвелю остаться