«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

руках. Вся разопреет, смахнёт платок с головы, вытрет им потное лицо и шею, подвяжет им опять голову, подоткнувши пряди выбившиеся из косы волос, и снова за чай. Напьётся чаю, опрокинет чашку на блюдечко, сверху на неё положит желтоватый «обсосок» сахару, повернётся к иконе, покрестится, обернётся к хозяевам и с поклоном скажет: «Спасибо на чайке, на сахарке».

И вот случилась с девкой беда: «заскудалась и заскудалась». Любила Настенька попариться в баньке. Изба у них стояла близко у речки, а баня – «курная», дымная, с одним окошечком-глазком, устроена была в яме, образовавшейся в берегу от стока талой воды. В баню ходили по субботам вечером, а топить её поручали Настеньке: она знала, как истопить, чтобы пар был лёгкий, но крепкий. В баню Настенька ходила одна, чтобы никто не помешал ей попариться вволю. Придёт она в баню, поставит в окошке-глазке огарочек свечи, поскидает с себя своё «немудрёное» одеяние, раскидает волосы, возьмёт в ковшик воды и «бзданёт» в загнетку на краснощёкие чугунные обломки. Пар как рванёт, чуть не сорвёт дверцу с петель, Настенька прихлопнет дверку, заберётся на «полок» и хлещет себя веником пуще прежнего.

И вот однажды девка не рассчитала правильно: сколько нужно было принять в себя жару и холода, застудила себя и стала хиреть и хиреть. Позвали деревенскую лекарку Степаниду, та дула на неё пламя с пасхальной свечи, парила в бане, но ничего не помогло: умерла Настенька в «семик» перед Троицей. Матушка её убивалась в горе до безумия: руки «ломала», причитала – «доченька моя родимая, почо ты нас покинула…» В гробу прикрыла её полотенцем, которое ткала и вышивала ей в «приданое», положила цветочков – медунок. Девушки одногодки, Настенькины подружки, в эти дни водили хороводы, заплетали венки и кидали их в печку: о судьбе своей гадали, а Настеньку похоронили под ракитовым кустом как «Христову невесту».

Люди не постоянны в своих отношениях к другим и часто живут по пословице: «Что имеем – не храним, потеряли – плачем». Так было и с Настенькой: как она жива была, то «галились» над ней, а когда умерла – жалели её, поминали добром.

Всякий раз как мне случалось бывать в Черепановой, я подходил к избушке, где раньше жила Настенька. Я вглядывался в дверь избушки, которая вела из сеней во двор, и ждал, что вот-вот, может быть, выйдет Настенька, но только в сказке так бывает – приходят к людям покойники. Тщётно я ждал, но благодарен я своей памяти за то, что она сберегла в моей душе образ этой доброй и ласковой девушки, которую не оценили свои же деревенские люди, её земляки.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 83–86.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» имеется ещё один одноимённый очерк «Настенька Черепановская» в составе очерка «Люди «странные» и люди «обиженные Богом» в «Очерках по истории села Русская Теча Челябинской области». (ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 711. Л. 546–547.), в который наименее информативный. В «свердловской коллекции» имеется очерк «Настенька Черепановская» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть VI. (март 1966 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 383).

* * *

Данилко

Жаркий, летний день. Солнце ещё на подъёме к полдню. Откуда-то издалека – не то из Макаровки, не то с Горушек доносится крикливый голос, который на высоких нотах бросает в эфир слова: «что Господь послал». Голос всё ближе, и уже слышатся слова: «батюшка, матушка, подайте святую мылостыньку» и опять с выкриком: «что Господь послал». Голос уже совсем близко, и слышится законченный текст молитвы: «Господи Иисусе Христе, батюшка, матушка, сотворите святую мылостыньку, что Господь послал». А вот на горке, у церкви появляется и сам обладатель этого голоса, парнишка 14–15 лет, с непокрытой вихреватой головой, в старой рубахе с открытым воротом, как видно с чужого плеча, выцветших картовых штатах и какому-то подобию сапогов, явно не по ноге, больших и в довершении ко всему этому с тележкой на четырёх колесах деревенского изделия с ящиком камней, прикрытым скатёркой. И сейчас же около него образовалась толпа мальчишек, шествовавших за ним. Вот он подошёл к дому Пимена Фёдоровича Клюхина и запел свою молитву, а из калитки вышла женщина и подала ему кусок калача. Издали смотришь на него и кажется, парень как парень, а подойдёшь ближе и видно, что он «богом обиженный», ноги у него при ходьбе вихляют и не поймёшь: то ли он волочит тележку, то ли больше держится за её дышло, чтобы не упасть, а главное – на лице у него явные следы вырождения – туповатый, бессмысленный взгляд и косноязычие: он скорее издаёт мычание, чем слова. Сразу приходит мысль: кому-то очевидно стоило многих трудов выдрессировать его на произношение молитвы.

По мере того, как он удалялся от церкви, голос его слышался около нас слабее, и, наконец, не стало слышно. После полудня он тащился с пыльным ящиком кусков калачей, булок, шанег и пр. к себе в Черепанову через мостик, который связывал Течу с Заречьем. В северной оконечности Черепановой, не въезжая в деревню, он скрывался в одной из землянок, где жили его родители. Данилко был кормильцем своей семьи.

В двух землянках жили Тит и Борис со своими семьями. Около землянок проходила дорога и зимой, когда эти «здания» заносило снегом, можно было по ошибке проехать по крышам их. Тит ещё немного сеял, а Борис [превратился] уже в полном смысле слова в деревенского «люмпен-пролетария». Была у них ещё девочка, которую родители с 13 лет отдали в услужение. Мать и отец могли работать по найму, но они предпочитали кормиться при помощи своего сына Данилки, «обиженного богом». Это было возможно при помощи существовавшего тогда социального устройства жизни.

ГАПК. Ф. р-973. Оп. 1. Д. 722. Л. 63–72.

Публикуется только по «пермской коллекции» воспоминаний автора. Последние два очерка находятся только в составе «Очерков по истории Зауралья» и в «Очерках по истории села Русская Теча Челябинской области» отсутствуют. В «свердловской коллекции» имеется очерк «О людях, богом обиженных» в составе «Очерков по истории села Русская Теча Шадринского уезда Пермской губернии». Часть III. (март 1966 г.). (ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 380).

Село Сугояк (из юношеских воспоминаний)

[1965 г. ]

«Историческое» событие в Тече

Летом 1896 г. в нашей семье произошли два важных события, которые можно назвать для неё историческими: во-первых, вступление в брак нашего старшего брата Александра со старшей дочерью