«DIXI ET ANIMAM LEVAVI». В. А. Игнатьев и его воспоминания. Часть IX. Очерки по истории Зауралья - Василий Алексеевич Игнатьев

к нему по северной обочине поскотины. Проехав небольшую улицу, мы сворачивали направо на церковную площадку, где стоял дом, где жили наши, как обычно мы именовали, сугоякцы. На площадке мы проезжали мимо двух памятных домов: деревянного, где жила просвирня Фаина Захаровна, и каменного, где жили псаломщики посменно в период работы того или другого из них. И вот, наконец, мы у ворот «исторического» дома…. Но прежде несколько слов о дореволюционном Сугояке.

В дореволюционное время (имеется ввиду Октябрьская революция) Сугояк входил в состав Шадринского уезда, Пермской губ[ернии].

Он расположен в стороне от главной магистрали этого уезда – от тракта Шадринск-Челябинск. Ближайшей точкой его является село Русско-Теченское, в шести верстах от Сугояка, которое стоит на этом тракте. Другими ближайшими точками к нему были и теперь есть деревни: Кошкуль – на юг и Кирды – на север.

Через Кошкуль, Борисову (татарская деревня) Сугояк связан с крайним татарским селом Кунашак, а через него с Челябинским трактом по линии Екатеринбург-Челябинск. Несколько в стороне от указанной выше линии находится крупный торговый центр Зауралья село Бродокалмак, примерно в 25 верстах от Сугояка. Кунашак и Бродокалмак и были теми экономическими центрами, с которыми был связан Сугояк. В Сугояке было волостное правление, но не было земского правления – конторы земского начальника, не было почтового отделения. В последнем случае Сугояк обслуживал почтовый пункт в Тече по линии: Теча-Бродокалмак-деревня Карпино-Сугояк. Ближним врачебным пунктом была земская больница в селе Нижне-Петропавловском, в 6–7 верстах от Сугояка. В селе была земская школа со специальным зданием для неё. В селе была церковь, в приход которой входила деревня Кошкуль.[347]

Село было большое с центральной улицей по берегу озера и ответвлениями от неё в сторону востока. Жители села имели поля с жирным чернозёмом и среди них были зажиточные, что можно было уже подметить при проезде по главной улице: в разных местах стояли «крестовые» дома с шатровыми крышами, крытыми железом, с крепкими пристройками, тоже под железными крышами. Показателем зажиточности населения было, очевидно, и то, что в нём «свили себе гнездо» два купчика. Любопытно, что не было «казённой». Население было только русское, дифференциация была только по религиозному признаку: было 3–4 семьи кержаков, кстати сказать – из числа зажиточных. В селе жил представитель земства от «народа» – земский гласный, которого в шутку да, вероятно, и по существу именовали «безгласный гласный». Он, как мне самому приходилось наблюдать ещё в юношеские годы, был участником артели дельцов, которые в Бродокаламске на Прокопьевской ярмарке скупали топлённое масло, шерсть, лён в пасынках для отправки в Англию. В селе трудно было с питьевой водой: озеро было захламлено, и вода в нём кишела летом мормышами и водорослями, не водилась и рыба. Мечтой было создать артезианский колодец, но эта мечта осталась «pia desideria».[348] Воду брали в колодцах и болотце у польски́х ворот, о чём сказано выше.[349]

В настоящее время Сугояк входит в Челябинскую область, Красноармейский район. В него переселились жители деревни Черепановой ввиду заражении реки Течи отходами от добычи радия.[350]

Я видел на Малом Сугояке род домов нового типа, построенных для этих новосёлов за счёт государства. Село быстро перестраивается на новый лад – на социалистический строй и имеет тенденцию перехода к городскому типу своих новых строений.

ГАСО. Ф. р-2757. Оп. 1. Д. 392. Л. 186–189.

Находится только в «свердловской коллекции» воспоминаний автора. В «пермской коллекции» отсутствует.

Усадьба «исторического» дома

Он стоял на берегу озера, против церкви, с фасадом на восток. В детские годы моим «историческим» домом был только теченский дом, в годы юности вторым таким домом был для меня сугоякский дом.[351] И тот, и другой со всеми их постройками и угодьями я знал, как говорится, досконально. Когда мы летом подъезжали к нему, около него, у ворот, площадка была посыпана песком. Нас всегда приветливо встречали: начинался шум, беготня, суетня. Моментально открывались ворота, и мы въезжали во владения наших сугоякцев. Только один раз чёрт меня попутал: я заявился в гости в субботу. А виноват, вероятно, Моисей, что он в своей заповеди о субботе не указал, что она – день банный. И вот я поплатился за свою оплошность. Хозяйка [Мария Владимировна] встретила меня словами: «А, вшивые гости приехали». Нужно сказать, что она была доченькой своего батюшки, который любил при случае тоже сказать острое словечко. Мне пришлось «проглотить пилюлю».

Теперь мне предстоит описание владений сугоякских хозяев и дома. В ограде, у ворот, по северной стороне её стояла старая баня. Рядом с ней стоял амбар, а ещё дальше в западном направлении навес, в заплоте которого находилась дверка в огород, обрамлявший усадьбу по всей её северной стороне. В этом огороде, как и в нашем теченском огороде, было всё, что нашей детской душеньке было угодно: горох, бобы, морковь, репа, подсолнухи и пр., но главным было для меня то, что этот огород имел для меня познавательное значение: в нём культивировались новые, неизвестные мне виды овощей: морковь-каротель, цветная капуста, кольраби. У хозяев было стремление к прогрессивному использованию огорода. В западной части двора был навес, за ним пригоны, а на одной стороне – погреб. На западной стороне усадьбы, вблизи берега, была вторая половина огорода, где обычно садили капусту. На горке, в сторону сада, стояла новая баня, а около неё скамейка. Я любил летом сидеть на этой скамейке и смотреть на озеро. Я не видал ещё море в натуре и воображал, что сижу у моря. Я наблюдал озеро в тихую погоду днём.

За ним на линии горизонта виднелись купы деревьев, а за ними, мне это казалось, обязательно должны быть стога душистого сена. Так рисовала мне моя фантазия: пашня мне казалась прозой. Я обозревал озеро влево, вдоль села, и там, на линии горизонта видел его последние дома центральной улицы. Иногда над мутной водой его, обильно напитанной мормышами и водорослями, проносились блики солнца и тускло отражались в его зеленовато-молочной воде. Я видел озеро в бурю, когда по нему «гуляли» волны, а на их гребнях то поднимались, то опускались гуси. Я завидовал этим птицам. Мне казалось, что озеро при этом тяжело дышало, волны его забегали далеко на берег, и слышался шорох их «заунывный», «призывный», по выражению А. С. Пушкина о шорохе морских волн («К морю»). Я однажды видел озеро в лунную ночь, когда оно было спокойным, а в нём отражался луч луны, иссиня-золотистый, тот,