Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг. - Майкл Джабара Карлей

class="p1">Лаваль был обескуражен прямотой Сталина и поспешил сменить тему, заговорив о Католической церкви. Он поинтересовался, не может ли Сталин найти какой-нибудь «мостик» к папе Римскому и заключить с ним какой-нибудь пакт.

Сталин улыбнулся: «Пакт? Пакт с папой? Нет, не выйдет! Мы заключаем пакты лишь с теми, кто имеет армии, а папа Римский, насколько мне известно, армии не имеет»[1004].

По пути назад через Польшу, куда он заехал на похороны Пилсудского, Лаваль заявил, что совершенно не возражал бы против «франко-германской Антанты». Если разразится война, пояснил Лаваль, «нас завоюют большевики»[1005]. И хотя Сталин ему советовал предостеречь поляков от безрассудных поступков, Лаваль ничего подобного не сделал. Так Лаваль показал свое истинное лицо — лицо человека, которому нельзя верить.

ГЛАВА XII

КОНЕЦ НАВЕДЕННЫМ МОСТАМ: КРУШЕНИЕ АНГЛО-СОВЕТСКИХ ОТНОШЕНИЙ

1935 ГОД

Англо-германское морское соглашение не помешало англо-советскому сближению, хотя и усилило недоверие СССР к британскому правительству. Ванситтарт все еще настаивал на необходимости хороших отношений с СССР, и его раздражало, что его правительство никак не могло понять, почему важно срочно начать перевооружение для борьбы с нацистской Германией. Советский Союз, говорил он, должен быть настроен к нам «дружелюбно, мы не должны сбиваться с пути в погоне за “фонарем из тыквы” для успокоения Гитлера». Прогермански настроенные представители «Таймс» и Палаты лордов «жили в раю для дураков». Только «своевременный реализм» мог помочь найти выход из «этого опасного царства». «Нельзя терять ни недели, — позже отмечал Ванситтарт в своем протоколе, — надо срочно приступать к перевооружению для борьбы с Германией»[1006].

Майский ведет переговоры в Лондоне

Похоже, Ванситтарту удалось удержать курс правительства, хотя и с трудом. Ему также нужно было успокоить Майского, расстроенного англо-германским морским соглашением. Для этого они встретились 9 июля, чуть меньше, чем через год после первых переговоров об улучшении отношений. Во-первых, Ванситтарт развеял слухи (он предполагал, что Майский мог о них узнать), что его должны назначить послом в Париже. «Мечты доброжелателей», — сказал Ванситтарт. В период апогея его влияния в МИД, кто были эти «доброжелатели», которые пытались выпихнуть его за дверь всего лишь через три месяца после визита Идена в Москву? Участвовал ли в этом недовольный Сарджент? «Исключено», — сказал Ванситтарт про Париж, но читателям стоит обратить внимание на то, что его позиция не была настолько сильной, как казалось. Ванситтарт также хотел успокоить Майского насчет Хора. Он «реалист», то есть «антигерманский и профранцузский». В британской внешней политике не будет изменений. Так полагал Ванситтарт, но сколько времени он сможет заставлять правительство придерживаться курса, который уже шатается?

Майский хотел обсудить англо-германское морское соглашение: «Я возразил, что события последних недель привели меня в большое смущение. Морское соглашение явилось несомненно прорывом “фронта Стрезы”… Невольно у всякого постороннего наблюдателя должно было рождаться впечатление о том, что с приходом нового хозяина в Форин-офис в британской внешней политике наступили крупные перемены, притом перемены резкие и крутые. Всего лишь два месяца назад Англия вместе с Францией и Италией категорически заклеймила одностороннее нарушение Версальского договора Германией, а 18 июня она [Англия] сама санкционировала такое одностороннее нарушение». Таким образом, британское правительство по большей части утратило расположение, которое оно завоевало за последний год или около того в Москве и укрепило престиж нацистской Германии[1007]. Ванситтарт защищал морское соглашение — с паршивой овцы хоть шерсти клок. Лучше так, чем никак. Надо попытаться относиться к Гитлеру беспристрастно, весьма неубедительно оправдывался Ванситтарт. Майский полагал, что, по мнению Бивербрука, сказывалось предвыборное желание завоевать голоса пацифистов. Кроме того, постепенно утрачивалась вера в коллективную безопасность, хотя, добавил Майский, британский МИД никогда особенно в нее не вкладывался. Он бы еще больше разочаровался, если бы узнал о нашумевшем меморандуме и протоколе Сарджента. Майский полагал, что в Великобритании все еще придерживаются антисоветской политики. Почему бы не позволить Германии укрепить свои позиции в Прибалтике? Это будет проблема СССР[1008].

В июле Хор и премьер-министр Болдуин по очереди встретились с Майским. Результат переговоров с Хором был неутешительным. В начале лета 1935 года Майский в переписке неоднократно упоминал о возможности вторжения Италии в Абиссинию (Эфиопию). Хор затронул эту тему на встрече. Он полагал, что война в Африке неизбежна, и это может помочь Германии и дестабилизировать европейскую безопасность. В итоге разговор зашел о ситуации в Западной и Восточной Европе. Складывалось ощущение, что Восточный пакт не воскресить — на самом деле он был мертв уже давно. Хор признал, что британское правительство может рассмотреть военновоздушный пакт на западе. Он утверждал, что об англо-германском пакте не может быть и речи, однако Майский с сомнением отнесся к его словам и предупредил Литвинова, что Хор рассматривает какой-то вариант «компромиссного» соглашения с Германией, основанный на безопасности на западе. Удержать его от этого шага могут только французы или британские «франкофилы»[1009].

Через несколько дней состоялась более удачная встреча с премьер-министром Болдуином. Майский подчеркнул опасность Германии и Японии, в соответствии с результатами переговоров с Ванситтартом. Он также добавил в этот список Италию, учитывая приближающуюся «Абиссинскую проблему». По последнему вопросу Болдуин выразил свое согласие. Майский подчеркнул важность формирования большой коалиции маленьких и больших государств для сохранения мира и безопасности. Посол не упомянул Великобританию, и Болдуин сказал, что ее следует тоже добавить. Переговоры включали в себя много пунктов, Майский описал их на семи страницах. Как всегда, обсуждались общие интересы и отсутствие их столкновений. Болдуин был не до конца уверен в последнем пункте и осторожно упомянул Индию, заговорив о царских замыслах. Майский в ответ рассмеялся и сказал, что у СССР нет абсолютно никаких интересов в Индии. «В дни моего детства, — ответил Болдуин, тоже засмеявшись, — русский поход на Индию был в Англии постоянным кошмаром». Затем они заговорили о другом: например, об улучшении торговых отношений, это поддерживал Болдуин. В какой-то момент в переговорах произошел философский поворот, и стороны начали обсуждать преимущества и недостатки революции, но затем Майский вернулся к сути дела, то есть к европейской безопасности. Болдуин, видимо, ждал этого вопроса, так как он быстро заверил посла в том, что у Великобритании не было изменений политического курса и она не отказывалась от принципа неделимого мира в Европе. Но в политике, добавил Болдуин, необходимо быть реалистом. И проявлять гибкость, мог бы добавить он. «Трудно заранее фиксировать те пути и методы, с помощью которых легче всего добиться желаемых результатов». Некоторые вопросы лучше