Мода и границы человеческого. Зооморфизм как топос модной образности в XIX–XXI веках - Ксения Гусарова

другой – той оптики, в рамках которой подобные украшения могли казаться «не особенно красивыми». Речь идет о пропорциях, которые и являются центральным предметом рассмотрения в данном разделе. Красоту мужской фигуры и пропорционально «соответствовавшего» ей птичьего чучела из орнитологической коллекции, как говорилось выше, составляла широкая грудь и отсутствие «брюха», иными словами, соотношение верхней и нижней частей тела. А для женщины определяющей являлась общая «воздушность»: впечатление миниатюрности тела по сравнению с роскошным модным «оперением». В мире пернатых этот идеал наилучшим образом воплощала экзотическая райская птица – своего рода эталон шляпного украшения – с ее огромными яркими перьями, небольшим телом и изящной головкой. Не случайно, как было показано выше на примере шляпы из коллекции музея Виктории и Альберта, именно такие пропорции имитировались при помощи соединения перьев крупной птицы с миниатюрной головкой другого вида. Возможно, одной из причин, по которой совиные головы в качестве шляпных украшений показались модному обозревателю неэлегантными, была именно «непропорциональность» совы, с ее большой головой и относительно мелким пером, с точки зрения конвенционального силуэта женщины-птицы.

Эта непропорциональность упоминается даже в пособиях по таксидермии, утверждавших, что у сов «голова слишком велика и в то же время шея тонка» (Федоров 1913: 16). Речь в данном случае идет сугубо о технических моментах – о том, как правильно снимать шкурку с птиц различных видов в зависимости от их размеров и строения тела, но приведенная цитата напоминает риторику, преобладавшую в работах по естественной истории и эстетике до Дарвина, что было рассмотрено в предыдущем разделе. В частности, представления о норме и отклонениях от нее, выражаемые наречием «слишком», характерны для «Естественной истории» Бюффона, согласно которой «у льва голова слишком велика», ослиные уши «слишком длинны» и тому подобное (Бюффон 1817: 81).

Противоположность сове с точки зрения соотношения размеров тела и головы представлял собой страус, чья голова, напротив, считалась «слишком» маленькой. Страус чаще соотносился с фигурой мужчины-щеголя – так, например, на уже упоминавшейся карикатуре Джорджа Дюморье «Переворот в зоопарке» 1867 года среди нарядной звериной публики выделяется страус в умопомрачительном клетчатом костюме, из-под которого выглядывает высоченный накрахмаленный узорчатый воротник. За этим персонажем стоит жираф, чей воротник еще выше, однако лишен вызывающего декора, а цилиндр венчает голову животного не без элегантности. Цилиндр страуса намного меньше жирафьего, но при этом слишком велик для того, чтобы удержаться у него на голове, которая полностью уместилась внутри тульи. В шляпе прорезаны отверстия для глаз, что делает ее похожей на маску грабителя, и для клюва – причем развязный страус умудряется еще и курить через эту дырочку папироску.

Сходный в своей развязности страус появляется на гравюре Гранвиля «Изящная публика в саду Тюильри» из книги «Сцены частной и общественной жизни животных» (1842). Этот пернатый господин сидит, можно сказать, сразу на двух стульях (на один из них он водрузил свои вытянутые во всю длину ноги), его шея обмотана бесконечно длинным пятнистым платком, а в «руке» он держит трость, набалдашник которой, по-видимому, имеет портретное сходство с владельцем. Невысокий цилиндр сидит на нем вполне импозантно, и за исключением буквальной и иконической параллели с тростью, акцентирующей длину шеи и малый размер головы страуса, изображение не содержит намеков на нескладность его фигуры. Однако в текстах «Сцен» встречаются указания на непропорциональность страусиной фигуры. Так, в рассказе Луи Виардо «Топаз-портретист» звери оказываются недовольны дагерротипами, подчеркивающими их недостатки: «Какаду находил, что у него слишком короткий клюв, Страус – что у него слишком маленькая головка, Козел – что у него слишком длинная борода, Кабан – что у него глаза слишком налиты кровью, а Гиена – что шерсть у нее слишком взъерошена» (Виардо 2015: 449). Звериные претензии к фотографу, конечно, являются предметом авторской иронии, но в то же время выражают вполне человеческие представления о прекрасном и безобразном, причем «слишком маленькая головка» Страуса является одной из наиболее устойчивых формул несоразмерности строения животных из всех приведенных в цитате.

На иллюстрации Гранвиля к этому рассказу Страус изображен в виде угрюмой дамы в накидке с кружевным воротником и в кружевном же чепце с лентами, позирующей в компании лукаво ухмыляющегося Кабана (ил. 9.2). Подобная репрезентация данного персонажа соответствует грамматическому роду слова «страус» (autruche) во французском языке, однако, как показывает предыдущая из упомянутых иллюстраций, для Гранвиля такие соображения далеко не всегда оказывались определяющими. Поэтому представляется важным отметить параллельное существование образов страуса-щеголя, чьи длинные ноги и шея облачены в вызывающе экстравагантные изделия текстильного производства, и чопорной страусихи – немолодой дамы со скверным характером (от которого она вся высохла).

Сравнение женщины со страусом (вернее, женской шеи со страусиной) возникает в книге знаменитой куртизанки Лолы Монтес, где та делится с читателями известными ей «секретами красоты». В разделе «Красота осанки» автор дает понять, что пропорции тела сами по себе не так важны для определения внешней привлекательности, как их соотношение с манерой держать себя и пластикой движений. Монтес настаивает на том, что женщины «высокого роста и стройного телосложения, с длинной шеей и тонкой талией» должны уподобиться «иве и изящной лилии, [которые] склоняют свои кроткие головки под дуновением каждого набегающего движения воздуха, а их гибкие, нежные руки шевелятся на ветру прекрасными и грациозными движениями» (Montez 1858: 70–71). Женщины «хрупких пропорций» в тексте сравниваются не только с растениями, но и с животными, вернее птицами, однако если растительные аналогии исключительно комплиментарны, то пернатые наделяются различной степенью эстетической привлекательности, маркируя тем самым правильную и неправильную для женщины манеру держать себя: «Если она станет вытягивать шею вверх, ее лебединый изгиб превратится в тощее горло страуса» (Ibid.: 71). Как и в описании породистой лошади у Бюффона, лебединая шея здесь метафорически характеризует не столько пропорции, сколько почти хогартовскую «линию», в изгибе которой воплощена красота. В противовес этому, страус нескладен, потому что не умеет себя держать, вытягивая шею вертикально и тем дополнительно подчеркивая ее чрезмерную длину.

На иллюстрациях Гранвиля к «Сценам частной и общественной жизни животных» появляется и женщина-сова. Это иллюстрация к рассказу Пьер-Жюля Этцеля (опубликованному под псевдонимом «П. Ж. Сталь») «Воспоминания старой Вороны», в котором обыгрывается французское название филина – grand-duc, буквально «великий герцог» или «великий князь»: речь идет о совином семействе, которое претендует на более высокое место в социальной иерархии, чем им положено по рождению. Как отмечает В. А. Мильчина, это одна из сквозных тем для многих текстов «Сцен»: авторы сборника критически и сатирически описывают не только масштабные революционные потрясения, но и стремление отдельных персонажей вести образ жизни,