О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

половой орган прикрывают. «Я задыхаюсь от негодования, когда вижу на Панафинеях тех, кто прикрывается щитом, не думая, что оскорбляет этим Тристогению (Афину)». Пиррихий — военный танец, в котором, по преданию, богиня-воительница выразила свое торжество по поводу победы над титанами. В память о той победе танец ежегодно исполнялся на афинском празднике тремя группами танцоров: мальчиками, подростками и мужчинами. На дошедших до нас вазах и барельефах мы видим обнаженных танцоров, щиты которых отставлены от тела. Если прикрыться щитом, то движения танца изменятся, а в священном танце это равносильно кощунству. Подобный жест привносит понятие спада в ту наготу, что считается невинной, то есть в конечном счете он снимает с наготы покров, призванный окутать тело, обнаженное для священного ритуала.

Таким образом, Правда порицает не то, что юноши выставляют напоказ мужские половые органы, а то, что они делают это в неуместной ситуации. Равным образом, она осуждает чувство стыда там, где речь идет о естественной наготе. Сама по себе нагота не вызывает осуждения, порицания заслуживает то вожделение, что она вызывает. Правда порицает юношей, предающихся противоестественным порокам в гимнастическом зале. Но педерастия как таковая не вызывает осуждения, и он хвалит тех мужчин, что подходят к своим любовникам («Эрастам») без ложного кривляния. Вне стадиона, в храме, нагота вызывает стыд, а гомосексуальным отношениям нет места. Два типа наготы различаются очень четко: та, что вызывает вожделение, и та, что окутывает тело невидимым покровом стыдливости — «украшения юноши». Подобным образом Афиней Навкратий возмущается обычаем этрусков, следуя которому молодые рабы прислуживают на пирах обнаженными: там, где царит нравственная распущенность, нагота не может быть невинной.

Правда, в чьих словах воплощено старое представление о стыдливости, «задыхается от возмущения» при виде юношей, прикрывающихся щитом во время танца. Для нас подобный жест был бы знаком стыдливости, но для нее он бесстыден. Этот жест превращает священную наготу в наготу эротическую и привлекает внимание к тому, что пытается скрыть. Другими словами, стыдливость определяется не по тому, виден или нет половой орган, а по тому, какое этому придается значение. На взгляд того, кто сексуально возбужден, даже след от мошонки и пениса на песке может показаться непристойным. Но тот, кто глядит нейтральным взглядом, не увидит ничего постыдного в обнаженных половых органах. Понятно, что судить взгляды Правды с наших сегодняшних позиций было бы опрометчиво.

Итак, в V веке нагота могла быть окутана покровом стыдливости и не вызывать вожделения. Однако это не первобытная мифологическая не-стыдливость. Незримый покров исчезает, когда во время отдыха атлета его тело снова становится объектом желания, или же тогда, когда обнаженный танцор прикрывается щитом. Желание прикрыть наготу само по себе предполагает, что быть голым — стыдно, а это значит, что целомудренной наготы больше нет. Противоположные мнения Правды и Кривды сходятся в одном пункте: не существует такой «не-стыдливости», при которой, в любых обстоятельствах, нагота считалась бы невинной. Правда говорит о том, что нагота атлета на краю стадиона вызывает вожделение, а Кривда смущена при виде священной наготы. Но оба персонажа сходятся на том, что в гимнастическом зале нагота целомудренна; такое понимание наготы как раз устанавливается в это время в классической Древней Греции.

По мнению Платона, это означает, что у других народов нет представления о покрове стыдливости. Так ли это? Может быть, подобный покров просто принимает иные формы? Так, например, Афиней Навкратий пишет, что в восточных странах мужчины удаляют волосы с тела. Но он же говорит о том, что они считают бесстыдством обнажать тело. Афиней признает, что подобный обычай придает особую красоту юношам, и тем самым выдает полное непонимание сути обычая, являющегося одной из форм культурной наготы. Для грека, привыкшего к тому, что женщины удаляют волосы с тела ради красоты и большей эротичности, это лишь путь к пороку. Постепенно невидимый покров станет характеристикой женской стыдливости. Интересно, что поначалу он связан исключительно с мужской стыдливостью. Считать, что это явление связано с частичной дозволенностью однополой мужской любви в классической Греции, было бы упрощением. Цицерон приводит мнение Энния — грека, жившего в Риме во II веке до н. э. Он говорит о том, как смущаются обнаженные юноши-атлеты на стадионе под похотливыми взглядами стариков. Те, что обнажались на стадионе, были гетеросексуалами. Об отношениях полов в древнегреческой жизни рассказывают многое и часто выставляют их в карикатурном виде. Но очевидно, что все мужчины в Древней Греции не могли разом отвернуться от женщин и предаться однополой любви; стыдливая мужская нагота могла существовать лишь при условии, что в ней не видели ничего эротического.

Целомудренная нагота и женщины

Молодые люди на стадионах не стеснялись быть обнаженными на глазах у зрителей. Но они не приводили на стадионы своих жен и матерей. Во время Олимпийских игр всех женщин собирали на Типейской скале в Элиде. Тем, кто осмеливался показаться на играх, грозила смертная казнь. Правила стали еще строже после того, как на игры пробралась мать одного из атлетов — Калипатера, переодетая тренером. Об этой истории рассказывает Павсаний. Он пишет, что женщину пощадили из уважения к ее отцу, братьям и сыну — все они были победителями Олимпийских игр. Но с тех пор тренеров тоже обязали быть на играх обнаженными.

Однако незамужние девушки могли приходить на игры. Пиндар в одной из од пишет, что девушки мечтали выйти замуж за победителей игр. Таким образом, запрет связывался не с женской стыдливостью и не с мужским эротическим влечением, а с особым статусом замужних женщин: следовало избегать всего, что могло бы привлечь их к адюльтеру. Мы уже отмечали, что Древняя Греции была достаточно терпима в отношении женской стыдливости, если речь не шла о каких-то действиях, ее нарушающих.

Греки запрещали своим женам присутствовать на Олимпийских играх и тем самым эротизировали женское тело, признавая в то же время, что мужскому телу может быть присуща целомудренная нагота. В Спарте девушки упражнялись вместе с юношами и бегали вместе с ними на стадионах, но остальная Греция возмущалась этим обычаем. (Предположение Дюера, что девушки на стадионах боролись друг с другом, не находит подтверждения в греческих источниках.) Царь Фтии, в Фессалии, сурово осудил слишком вольные нравы спартанских девушек: как можно удивляться, что Парис похитил Елену, глядя на девушек с обнаженными ляжками в развевающихся туниках! Поэт Ивик насмешливо называет их «гололяжками». Плутарх говорит, что туники бегущих девушек не сшивались внизу ради большей свободы движения и на бегу полы развевались и обнажали ляжки. Отметим, что девушки все же не были