О женской стыдливости - Жан-Клод Болонь

Возможно, моралистов возмущала не столько легкомысленная одежда бегуний, сколько то, что на стадионах бегали вместе и мужчины, и женщины. Правда, источников, прямо говорящих об этом, нет. Но например, в Элиде на празднествах, посвященных Гере, на олимпийском стадионе устраивались состязания в беге для молодых девушек. Во время бега хитоны задирались выше колена, а правое плечо обнажалось до самой груди, зрителям были видны и ляжки, и грудь девушек. Правда, юноши на те же состязания не допускались.

Платон, изображая идеальное государство, брал за основу Спарту. Он предлагает отобрать мужчин и женщин, которые будут жить вместе, вместе участвовать в трапезе и вместе тренироваться в гимнастическом зале. «Благодаря этому они почувствуют насущную необходимость соединиться». Но он же говорит о том, что в идеальном городе существуют некоторые необходимые предрассудки. Женщинам было бы нелепо показываться на стадионе обнаженными, но, как замечает Платон, это выглядит нелепо только сейчас: когда-то казалось, что и мужчинам не следует бежать обнаженными.

В «Законах» Платон устами Афинянина допускает участие женщин в мужских соревнованиях. Общепринятое мнение считало, что гимнастика и конный спорт — не подходящее занятие для женщин. Платон тем не менее говорит, что девушки до замужества (то есть до восемнадцати — двадцати лет) могут выступать обнаженными вместе с юношами, но потом они должны надеть приличествующую одежду.

Здесь мы еще раз видим, как нагота и сексуальное желание связываются друг с другом. Требование одеваться тем или иным образом диктуется не стыдливостью (и две девушки лет девятнадцати могут быть одеты совершенно по-разному, если одна замужем, а другая — нет), а необходимостью хранить чистоту в супружестве. Не случайно в древнегреческой мифологии сугубо мужские занятия, такие, как охота и война, удел Артемиды и Афины, богинь-девственниц, гордых своей девственностью.

С точки зрения нашей темы отметим, что невидимое покрывало стыдливости мало-помалу начинает соотноситься и с женщинами. Платон пишет в «Республике», что женщины «будут выступать обнаженными, так как добродетель сможет заменить им одежду». Конечно, речь идет об идеальном государстве, которое так никогда и не стало реальностью. Однако и Ликург в Плутарховом «Жизнеописании Ликурга» говорит о спартанках, которые проходят и танцуют перед юношами полностью обнаженными. «В их наготе не было ничего бесчестного, так как им сопутствовала стыдливость и в их поведении не было никакого распутства. Нагота приучала их к простоте, призывала соревноваться в силе и гордиться своим полом».

Сожаление об изначальной невинности и надежда обрести ее вновь в идеальном государстве становятся ростком того представления о целомудренной женской наготе, что станет очень важным для классической Франции.

Таким образом, проблема стыдливости в Древней Греции — это по преимуществу проблема приличия. Женщина не должна присутствовать там, где обнаженные мужчины могут выглядеть не совсем такими, какими хотели бы предстать перед глазами своих подруг, то есть не соответствуют идеалу красоты и соразмерности. Частичная или полная женская нагота считается приличной или неприличной соответственно тому, каков статус женщины (девушка, замужняя, свободная, пленница, куртизанка) и чем она занимается в тот или иной момент (моется в бане, занимается спортом). Я нигде не обнаружил следов абсолютного запрета на наготу, как для мужчин, так и для женщин. Некоторые группы женщин формируют вокруг себя пространство бытовой наготы, а мужчины в своих фантазиях представляют его как пространство невиданного разврата.

Очень мало кто из античных авторов обсуждает, существует ли покрывало стыдливости, окутывающее целомудренную наготу. Стыдливость в это время тесно связана со смущением и стыдом, возникающим оттого, что чей-то взгляд слишком пристально фиксируется на половых органах. Это происходит, например, когда речь заходит о священной наготе — при священных танцах или играх. С этим связано и табу на сексуальные игры в святилище, о чем говорят нам истории Лаокоона и Медузы.

Примером может служить и смерть троянской принцессы Поликсены, предназначенной в жертву за смерть Ахилла. Римлянин Овидий рассказывает в «Метаморфозах», что под ножом жреца она обнажила горло и грудь, но, умирая, из стыдливости прикрылась. Таким образом, жертвоприношение на какое-то время превратило ее тело в священный объект, но смерть опять вернула ощущение стыда.

В римской культуре понятие стыда проявляется еще ярче. Правила стыдливости, продиктованные природой, изменяются под взглядами другого человека, который смотрит на органы, вызывающие то влечение, то отвращение, и становятся более категоричными. Словарь фиксирует два типа «доброй» стыдливости, определяющие женскую добродетель: это стыдливость и благопристойность. Эти понятия выявляют, насколько в женской стыдливости связаны собственно стыдливость и социальный статус. Поначалу стыдливыми назывались патрицианки, только один раз бывшие замужем. Но в обиходе такие тонкие оттенки исчезли. Некоторые особые правила поведения тем не менее сохранились еще на несколько веков. Так, например, женская стыдливость у римлянок связывается с возрастом, с социальным положением, а не с самой женской сущностью, поэтому глядеть на обнаженного мужчину не является нарушением стыдливости. Никакие запреты не касаются также слов, произнесенных или написанных. На стадионах запрещено появляться только замужним женщинам, а Луперкалии открыты для всех. Мысль о том, что глаза и уши женщин следует защищать от каких-то бесстыдных зрелищ и речей, появится гораздо позже.

На заре христианства римская стыдливость предстает как сексуализированная (женская), абсолютная (она естественная, то есть — божественная). Правда, среди римлян существуют и некоторые другие точки зрения на стыдливость, связанные с чувством стыда под взглядом другого, и ростки целомудренной наготы, произраставшие в Греции, глохнут.

Глава II

СРЕДНИЕ ВЕКА И БОГОСЛОВСКАЯ СТЫДЛИВОСТЬ

«Всё испытывайте, хорошего держитесь», — пишет апостол Павел в I Послании к Фессалоникийцам (1 Фес. 5:21). Средневековье восстало против Античности, но средневековые мыслители были наследниками античной философии. Амвросий Медиоланский и Иероним Блаженный не могли видеть в женской стыдливости богиню, но, рассуждая о ней, шли за Цицероном. Надо ли удивляться этому? Отцы Церкви были воспитаны на классической философии, а в том, что касалось женской стыдливости, проявляли даже еще большую требовательность. Они находили самые суровые слова, чтобы заклеймить бесстыдство язычников и подчеркнуть, как они противоречивы в своих воззрениях. Тертуллиан пишет в книге «Ad natioines» («К народам»): «Разве не оскорбляют вашу стыдливость те поэты, что в своих мифологических историях стремятся стыдливость защищать?»

Старая культура и новые ценности сталкивались, и их столкновение требовало нового взгляда на стыдливость. Христианские и римские концепции были близки, но даже самые добродетельные римляне снисходительно относились к тому, что противоречило их взглядам: возможно, сказывалась привычка или же неспособность решительно противостоять старому. Языческие добродетели — это осколки