Сто страниц чистой мысли - Сергей Эдуардович Цветков

Впрочем, все это было прекрасно известно уже авторам Ветхого Завета. Бог мести, насылающий на Землю потоп и испепеляющий Содом и Гоморру, дышит там именно гневом против зла, а не ненавистью к злым людям. И потому такому Богу можно молиться.

Вера как основа знания

Рационализм должен смириться с тем, что он – не единственный и, возможно, даже не главный инструмент познания.

Во-первых, любой процесс познания включен в культуру, со всеми ее предрассудками, суевериями и предпосылками. Классический пример – эфир, в реальности которого не сомневались ученые XVII—XVIII веков. Они строили свое учение о материи, исходя из веры в его существовании. В 1790 году около французского города Жюллек упал метеорит. Мэр составил протокол об этом событии, который подписали 300 свидетелей, и послал в Парижскую Академию. Ученые мужи ответили энтузиастам науки объемистым трактатом «Об абсурдности падения камней с неба». Между тем в этом случае, как никогда, к месту было тертуллиановское: «Верую, ибо абсурдно»…

Можно не сомневаться, что современное знание насквозь пропитано подобными же предрассудками, над которыми посмеются наши потомки.

Затем 90 % информации (события, высказывания, тексты) человек воспринимает на веру. Простейший пример в науке – аксиомы. Огромный пласт очевидностей, впитанный нами с детства, определяет наше поведение, наш характер, наши влечения, нашу самоуверенность.

Вера составляет обязательный компонент личностного знания (например, доверие к показаниям своих органов чувств) и в то же время сама базируется на нем. Понимание не сводится к логическим операциям, но включает в себя огромный элемент доверия к говорящему или к тексту. Сознание значимости (науки в целом, предмета исследования, личности ученого и т. д.) есть предмет веры. Не забудем, что только страстная вера во «всемогущество науки», в ее спасительность для человечества, сделала возможным научный прорыв XVIII—XIX веков и перевела представление о превосходстве рационального (научного) мышление в разряд очевидностей.

Многое из принимаемого за истинное знание не имеет окончательного обоснования. Научное отрицание абсолютной истины одновременно есть признание того, что область веры неизмеримо превосходит область знания.

Следовательно, вера (не обязательно религиозная) – фундаментальная основа человеческого интеллекта и познания, наряду с научным исследованием. Отрицать или принижать роль веры в познании – глупо. Ученый и философ должны уметь пользоваться этим инструментом, сознавая его возможности, права и ограниченность.

Русская философия – это умонастроение

Открывая труды «первого русского философа» Чаадаева, мы знакомимся, собственно, не с философией, а с определенным умонастроением.

В общем, и вся «история русской философии» есть не история мысли, а история русского умонастроения.

О свободе выбора

Вопреки распространенному заблуждению свобода никак не связана с выбором, т. к. выбор расценивается человеком как досадная раздвоенность, как помеха, как соблазн. Выбор чреват сомнениями, блужданием по ложным тропинкам, он ставит под вопрос самое важное – уверенность человека в себе. Чем тяжелее и разнообразнее выбор, тем больше вероятность того, что человек отречется от самого себя.

Свобода не знает выбора, не допускает его.

Свобода – это то осуществление самого себя, своей жизненной воли, которое представляется нам единственно возможным в настоящий момент. Малейшее колебание – и человек раздвоен, разбит, растерян перед необходимостью выбора. Таким образом, свобода в своем чистом проявлении отрицает нравственность.

Свобода – это лакомство сытых, это пир бедняка.

Это не выбор, но его полная невозможность.

Это самопринуждение волящей воли.

Это осуществление самого себя, своей судьбы.

Это нарушение закона, это чудо, это роскошь, это всегда «через край».

Что нужно для счастья?

Эдгар По в «Поместье Арнгейм» устами своего героя сформулировал четыре условия счастья (привожу, чуточку видоизменив):

1. Здоровая жизнь, обязательно на свежем воздухе.

2. Любовь. Сознание, что тебя любят.

3. Отказ от честолюбия.

4. Цель и неуклонное движение к ней. Иначе – созидание, а значит, и смысл.

Примерил на себя.

По п. 1 – свежим воздухом дышу на прогулках и за городом.

П. 3 – уже почти, еще немного – и совсем…

С остальными пп. всё в порядке.

Т.е. умеренно счастлив.

Могу ли я что-нибудь добавить к этому списку? Пожалуй, только вот это:

5. Доброжелательный взгляд на мир и людей.

6. Возможность интеллектуального общения (в самом широком смысле – говорить о том, что тебе небезразлично, и встречать понимание).

7. Способность чувствовать красоту и наслаждаться ею.

Впрочем, не уверен, что эти три условия так же необходимы и достаточны, как первые четыре.

Неужели Евангелие современного человека так лаконично?

Нечто о самоубийстве

Наверняка каждый из нас слышал, что Господь не жалует самоубийц и категорически это дело запрещает.

Однако, если не ошибаюсь, Священное Писание нигде прямо не осуждает грех самоубийства. Более того, о нем даже ни разу не упоминается. Осуждение самоубийства – всецело церковная (святоотеческая) традиция, «человеческое, слишком человеческое».

Между тем самоубийство является предосудительным поступком лишь в юности, когда оно – следствие случайного сцепления обстоятельств и незрелой психики. Совершенное зрелым человеком и не спонтанно, оно часто свидетельствует о величии духа и ставит штамп в паспорт судьбы: был достоин жить.

Мне кажется, этот вопрос отлично освещён А. Камю в эссе «Миф о Сизифе», каковой горячо рекомендую к прочтению. Там проблема поставлена прямо, без обиняков, во всем его экзистенциальном ужасе.

«Есть лишь одна по-настоящему серьёзная философская проблема – проблема самоубийства. Решить, стоит или не стоит жизнь того, чтобы её прожить – значит ответить на фундаментальный вопрос философии. Все остальное – имеет ли мир три измерения, руководствуется ли разум девятью или двенадцатью категориями – второстепенно. Таковы условия игры: надо дать ответ. И если верно, как того хотел Ницше, что заслуживающий уважения философ должен служить примером, то понятна и значимость ответа – за ним следуют определенные действия. Эту очевидность чует сердце, но в неё необходимо вникнуть, чтобы сделать ясной для ума».

По Камю, самоубийство – один из способов борьбы с абсурдом бытия, один из методов познания мира. «Дойдя до своих пределов, ум должен вынести приговор и выбрать последствия. Таковыми могут быть самоубийство и возрождение».

Но просто самоубийство так же абсурдно, как и сама жизнь, не имеющая цели (смысла). Самоубийство как бунт против непознаваемости мира бесплодно. «На свой лад самоубийство тоже разрешение абсурда, оно делает абсурдной даже саму смерть».

А вот смерть-самопожертвование – есть деяние, где смерть вступает в гармонию с бытием.

Я ведь отнюдь не проповедую самоубийство, я говорю о том, что на него надо смотреть как на один из способов человеческого ответа