Из Кисловодска в Кисловодск. 1918–1919 - Всеволод Евгеньевич Милоданович

Рассказал он мне также о том, как отнеслось население к приказу правительства о возвращении помещикам награбленного имущества. Об этом было объявлено в церквях. И вот, католическая часть населения исполнила приказание своего священника, а православная пропустила призыв мимо ушей.

Между тем помещики предъявляли иски к крестьянам, в которых оценивали свои потери по теперешней стоимости! Таких денег у крестьян, понятно, не было! Однако это влекло за собой появление карательных офицерских отрядов, поровших народ направо и налево! В числе прочих, на Волыни действовал такой отряд под командой полковника Воропаева. Когда я впоследствии рассказал об этом своему отцу, он заметил: «Возможно, что это наш родственник!» Но о степени родства я не постарался узнать.

Ограбление имений моих волынских родственников уже не касалось: они предусмотрительно проели их задолго до революции. Только у одного из них, подполковника Василия Мартыновича Саваровского, оно еще сохранилось, и, вероятно, от него я слышал, что после революции крестьяне выкопали гроб моего прадеда, считая, что он был похоронен в серебряном гробу (что, конечно, не отвечало действительности!). Теперь Василий Мартынович старался продать это имение (Збранки), но давали ему за него, по его мнению, слишком мало: что-то вроде 250 000 руб., и он как будто бы вообще его не продал и оставил большевикам даром. А я удивлялся, что в такое время находятся еще чудаки, желающие купить имение!

Я познакомился с Василием Мартыновичем только в Киеве, а также с его женой и двумя дочками лет 10–12, Галиной и Тамарой[64]. Вся семья попала впоследствии в Югославию. Но я об этом не знал и с ним не встретился. Когда я был уже в Чехословакии, моя мать познакомилась в Белграде с Галиной, уже взрослой, и потом я узнал от них, что В.М. скончался. Возвращаюсь к собственным делам.

После свадьбы мы жили на хлебах у тестя, и мои 90 руб. оставались неприкосновенными! На 17-й день после свадьбы я получил телеграмму подполковника Свешникова: «Отъезд в Полтаву… (день и час)». Я обрадовался, а жена опечалилась и говорила теперь, что надо было пожениться в Киеве, на месяц раньше, как я ей тогда и предлагал, ввиду неизвестности будущего. Теперь было уже поздно сожалеть о чем-либо! Назначением в Полтаву я был тоже доволен: всего лишь 300 верст от Киева, прямое сообщение и приличный город (в котором я еще не бывал). На следующий же день мы выехали в Киев.

К этому времени тетя Лена Карвасовская, согласно заключенного с ней договора перед отъездом в Корец, выставила жильца, и комната для нас была свободна. Но назначение в Полтаву создавало ряд проблем! Какое будет мое жалование? Окажется ли оно достаточным для двух? Когда начнут платить его?.. Поставленный перед этими вопросами, я решил жену в Полтаву с собой не брать. Она к тому же была только в отпуске со своей службы, могла продолжать ее и переехать в Полтаву только в том случае, если обстановка там окажется благоприятной, а пока я буду ездить к ней в отпуск. Жена не возражала, хотя такое решение ей и не нравилось – как и мне тоже.

С моими «неприкосновенными» 90 руб., я бы, конечно, потерпел полное крушение, но тесть дал жене в приданое 3 000 руб., из которых я взял, кажется, 400, чтобы продержаться до первого жалования, и с ними сел в поезд с офицерами, назначенными, как и я, в Полтаву.

7. В Полтаве

В Полтаве мы попали в «бамбуковое положение»! Нас всех поместили временно в какой-то школе, откуда школьное начальство старалось нас выставить, хотя, казалось бы, в июне и июле школам надлежит пустовать. Особенно неприятно было семейным: подполковникам Свешникову, с женой и 10-летней дочкой, и Решетникову, с женой и 12-летним сыном.

Полтава произвела на нас очень симпатичное впечатление: масса зелени, небольшие особняки стоят в садах и живут в них владельцы со своими семьями. Улицы прямые и страшно длинные, обсажены деревьями, тротуары отделены от проезжей дороги линиями кустов. Движения – никакого! На широченной улице, ведущей от Киевского вокзала, середина засеяна картофелем – знак революции! Вид из района собора на восточный берег реки Воркслы – почти киевский с Владимирской горки! Все это очень хорошо, но домов квартир нет!

Решетников и Свешников пустились в поиски пристанища первыми, и им удалось найти по комнате, достаточной вместимости для всех членов их семейств. Затем была образована квартирная комиссия, без права реквизиции, конечно. Председателем ее был Решетников, в числе членов был и я. Запомнились два случая из наших «похождений».

Мы посетили особняк д[окто]ра медицины графа Маммуны. На дощечке титул графа был опущен. Я помнил, что в Вильне была масса булочных с надписью: «Булочная графа Тышкевича», в Киеве, на Крещатике – «Аптека графа Сонгайло» – эти графы не стеснялись своих профессий! Но граф Маммуна предлагал свои услуги для излечения такого сорта болезней, которые действительно не подходили к его титулу! Итак, он его опустил.

Доктор, очень репрезентативной внешности (настоящий «буржуй»), встретил нас неприветливо. Представившись и объяснив цель нашего вторжения, Решетников попросил дать сведения о его доме. Доктор с большой неохотой ответил: приемная, ординация, кабинет, столовая, гостиная и 5 спален: его, его жены, сына, дочки и гувернантки, и добавил, что свободной комнаты нет.

«Но, может быть, ВЫ все-таки можете уступить нам хоть одну комнату?» – настаивал Решетников, на что доктор повторил свое «нет!». Решетникова это не смутило (а может быть, он просто решил «разыграть» доктора в отместку?), и он сказал: «Может быть, мы найдем все-таки какой-нибудь выход из положения, например – почему бы Вам не спать с женой?» Доктор обозлился: «Всегда так было, и вообще я не хочу распространяться на эту тему!»

«В таком случае, может быть гувернантка может спать с Вашим сыном?» – продолжал Решетников. – «Ему 18 лет!» – отрезал доктор. Члены комиссии усмехнулись, а один из них задал вопрос: «А гувернантке?» Но тут Решетников, видя, что доктор доведен до белого каления, откланялся. Все это было, конечно, правом доктора, но все же было бы интересно знать, сколько комнат оставили ему большевики, если не вышибли его вообще из этого дома?

Случай иного рода произошел в доме настоятеля собора протоирея Уралова[65]. Когда мы вошли в переднюю, то увидели на вешалке вдоль стены передней дюжины две пальто, от самых маленьких, детских, до больших, для взрослых. Пальто были повешены «по ранжиру» и в сумме составляли фигуру вроде треугольника. Сразу было видно, что наше дело дрянь!