Виги и охотники. Происхождение Черного акта 1723 года - Эдвард Палмер Томпсон

себя защитить[171]. После 1720 года Сорокадневные суды выносили меньше обвинительных постановлений — как потому, что они оказывались неэффективными, так и потому, что некоторые лесники были запуганы; как отметил Негус в июне 1723 года, лесники не справлялись со своими обязанностями из‑за «наглости и силы Черных». Негус также ясно показал тесную связь между охотниками на оленей и недовольными добытчиками торфа из Уинкфилда, Сандхерста и Уокингема: «С тех пор как Черные дали себе волю пренебрегать всеми законами и распоряжениями, касающимися леса, заповедные земли портят также добытчики вереска и торфа»[172].

«Черное» браконьерство возникло в ответ на попытку активизировать деятельность утратившего строгость лесного ведомства. Это вызывало негодование у всего лесного населения, будь то мелкие дворяне (не принадлежавшие к волшебному кругу удостоенных милостей двора), йомены, ремесленники или работники. То, что браконьерствующие охотники на оленей перешли к более высокоорганизованным действиям, может рассматриваться, по существу, как ответная мера, связанная не столько с добычей оленины как таковой, сколько с оленями как с символом (и как с реально действующим фактором) власти, угрожавшей их экономике, их посевам и их традиционным аграрным правам. Эти «черные» браконьеры — не совсем социальные бандиты (в понимании Э. Дж. Хобсбаума) и не совсем аграрные бунтари, но в них есть что-то от обоих типов. Это были вооруженные лесовики, силой утверждавшие то понимание своих прав, к которому привыкли все сельские жители, а кроме того (как мы увидим), боровшиеся против превращения лесных массивов в частные охотничьи парки, что причиняло ущерб их земледелию, добыче топлива и выпасу скота. А их вооруженные стычки с лесниками начались потому, что те встали на защиту своих рогатых подопечных с усиленной бдительностью и не стеснялись применять оружие. 1716‑й был также годом, когда приобрел известность один служащий правоохранительной системы, который не отлынивал от должности и не видел в ней синекуру, но чья (порой буквально) бессонная деятельность еженедельно сталкивала его с «черными»: Бэптист Нанн.

Бэптист Нанн был сыном лесника, а также сдавал в аренду землю в лесном крае[173]. Если прежний главный охотник и старший егерь Уильям Лоруэн был неграмотен, то Нанн ходил в школу в Брэе, где будущий знаменитый антикварий[174] Томас Хирн был его одноклассником и позже вспоминал как «мальчика с хорошими качествами и очень стремившегося учиться»[175]. В 1716 году Нанна поставили старшим егерем над всеми в радиусе трех миль от замка[176]. В ноябре 1718‑го он также был назначен заместителем председателя или секретарем суда Суанимота. Таким образом, в своих двух должностях он соединил полномочия служителя короны и выездного судьи[177]. Эти должности, взятые по отдельности, не были прибыльными[178], но сосредоточенные в одних руках, они повышали не только статус, но и состояние их обладателя.

При этом Бэптист Нанн рассчитывал на полное возмещение своих затрат и фиксировал их, благодаря чему подробные ведомости о расходах, которые он позже представил солиситору Казначейства[179], служат нам основным источником информации о необычайной войне, которая в 1722–1723 годах велась между виндзорскими «черными» браконьерами и лесными властями. Эти счета (которые, несомненно, он вел и раньше) начинаются с 20 мая 1722 года и, что характерно, — с конфискации Нанном борзой собаки, которую «Шортер и банда» использовали при добыче оленей. Так, 24 мая

5 июня он был «окружен на вересковой пустоши» и вынужден бежать обратно в Хартфорд Бридж. 10 июня:

24 июня он встретился в Колнбруке с этим «оукингемским корреспондентом», «который сказал мне, что они полны решимости убить меня, если не получат денег…». «Мы договорились о том, как будет вестись расследование». 27 июня:

В течение следующих нескольких месяцев продолжалась та же запутанная игра в шантаж и шпионаж. Нанн распределял свои гинеи среди шпионов, «корреспондентов» и информаторов так же терпеливо, как браконьер расставляет силки, и одновременно делал вид, будто поддается вымогательству «черных», которые, без сомнения, использовали проверенные временем способы, чтобы возместить расходы на штрафы, и не давали воли чересчур рьяным лесным чиновникам. Начальники Нанна, полковник Негус и виконт Кобхэм, поощряли его и получали его отчеты в Лондоне; в Виндзоре же он мог рассчитывать только на поддержку других лесников.

30 июня ему удалось спрятать трех свидетелей возле дома фермера Уильяма Шортера; из укрытия они увидели, как трое мужчин вошли в дом, а затем снова вышли (вместе с Шортером), все переодетые. Потом эти четверо отправились в Кроуторн[180], чтобы забрать свои пять гиней. Так появились первые убедительные сведения относительно личности кого-либо из «черных», но на мистера Оуэна, сменившего Бута на посту председателя лесных судов, они не произвели серьезного впечатления, и он отказался действовать. 21 июля Нанн снова был «окружен в пустоши» и вынужден «бежать обратно» в Финчхэмпстед; 26‑го «Черные опять в моем доме, стреляли и клялись меня убить за попытку выследить их, оставили мой дом на две недели» (2 ф. 10 ш.). Он несколько раз побывал в Лондоне с показаниями под присягой против замаскированных людей, но когда ему посоветовали получить от других свидетелей показания под присягой против Шортера и его товарищей, он обнаружил, что «сельские судьи схитрили. Ни к каким присягам не приводили» (1 ф. 10 ш.). В начале августа Нанн снова отправился в Лондон для консультаций с юристами, и ему было «приказано некоторое время самому позаботиться о своей безопасности»:

Это наводит на мысль о том, что Нанн для вида «уладил» свои разногласия с «черными» и якобы подчинился их главенству в лесу, поскольку в течение десяти недель никаких записей больше не было. Но «около Михайлова дня начались еженощно новые разрушения и новые угрозы со всех сторон, оленей убивали повсюду среди дня и нападали на лесников». Наконец Нанну удалось получить сведения, подтвержденные под присягой свидетелями, которые видели, как Шортер и его товарищи переодевались и наносили маскировку, но для этого необходимо было свидетелей отвезти в Лондон. Сомнительно, чтобы это дело сохранялось в секрете в лесу, поскольку две недели спустя Нанн подвергся «нападению двух лиц в маскировке». И снова местные мировые судьи не оказали ему никакой помощи. После этого его поездки в Лондон становятся все чаще, а те особы, к которым он обращается, — все более высокопоставленными. В октябре, ноябре, декабре, а также в январе 1723 года он посещал лорда Кобхэма и полковника Негуса. 14 февраля он явился к лорду верховному судье Пратту со свидетельствами, касающимися маскировки браконьеров. 22 февраля он пришел на прием к генеральному атторнею. На этом этапе судебный иск все еще велся «согласно общему