От интернационализма к постколониализму. Литература и кинематограф между вторым и третьим миром - Росен Джагалов

тот момент попросту не существовало[112]. Какое-то время Бюро – которое уместнее всего охарактеризовать как оргкомитет будущей ассоциации пролетарских писателей – претендовало на международный статус, поскольку в его состав входило несколько второстепенных коммунистических писателей, живших или гостивших в Москве, в частности немец Генрих Гейнц-Каган (родившийся в Румынии), итальянец Эдмондо Пелузо, румын Ал. Залик, латыш Сигизмунд Валайтис, а также члены Бюро национальных меньшинств при Московской ассоциации пролетарских писателей. Иногда к их дискуссиям присоединялись студенты КУТВ, такие как Назым Хикмет, Хамди Селям и Манабендра Рой.

Таким образом, МБРЛ продолжало существовать – в основном в качестве непроизносимой аббревиатуры – до 1927 года, когда оно заявило о себе в более широкой литературной среде. Произошло это на сей раз не на конгрессе Коминтерна, а во время более многолюдного празднования десятой годовщины Октябрьской революции в ноябре 1927 года. Однако уже само количество видных зарубежных писателей, присутствовавших на торжествах, дало повод провести стихийное заседание иностранных и русских литераторов, на котором председательствовал нарком просвещения Анатолий Луначарский. Речи делегатов, опубликованные в специальном выпуске рапповского журнала «На литературном посту», призваны были запечатлеть состояние пролетарской словесности в каждой из представленных стран[113]. Это событие (лишь задним числом названное Первой международной конференцией пролетарских и революционных писателей), по-видимому, убедило собравшихся делегатов, что они присутствуют при рождении международного движения. Тридцать (или около того) участников из одиннадцати стран приехали в Москву только на торжества и не выступали конкретно от чьего-либо имени[114]. Не евро-американский мир был представлен Сэн Катаямой и мексиканским философом Самуэлем Рамосом, причем каждый из них говорил о состоянии политически ангажированной литературы в своей части света.

Вторая конференция пролетарских писателей, прошедшая в ноябре 1930 года в Харькове, была куда более масштабной и лучше организованной: в украинский город съехались 120 литераторов из 22 стран. Но, что еще важнее, эти литераторы уже представляли реальные организации пролетарских, леворадикальных и революционных писателей, часть которых возникла в период между двумя конференциями. На сей раз азиатские и латиноамериканские литературы были представлены настоящими писателями: Эми Сяо из Китая, Хамди Селямом из Египта (оба – выпускники КУТВ), Кацумото Сеитиро и Фудзимори Сеикити из Японии, а также бразильцем Сальвадором Боржесом (настоящее имя – Бецалель Бородин; накануне Первой мировой войны он эмигрировал из родного украинского штетла в Бразилию). Именно в Харькове миссия МБРЛ – объединить национальные пролетарские организации – оказалась официально выполнена с рождением МОРП.

Будущие писатели третьего мира, разумеется, занимали маргинальное положение по сравнению с такими более известными участниками конференции, как Луи Арагон, Иоганнес Бехер, Людвиг Ренн, Гарольд Хэзлоп, Майкл Голд и Бруно Ясенский. Тем не менее в Харькове сложились некоторые прочные связи между Востоком и Западом, в том числе дружба между Эми Сяо и Анной Зегерс, продолжавшаяся не одно десятилетие[115]. И хотя наиболее крупные движения пролетарских писателей и наиболее значительные литературные журналы возникли в активной литературной и политической среде Германии и Франции, организации пролетарского искусства образовались также в Австрии, странах Балтии, Бельгии, Болгарии, Венгрии, Польше, Чехословакии и США, где знаменитые клубы Джона Рида часто привлекали молодых и многообещающих писателей, таких как Ричард Райт[116].

Примечательно, что организации пролетарских писателей были созданы в том числе в Китае, Японии и Корее и сыграли немалую роль в истории литературы этих стран. Советский пример оказался заразительным, но именно внутренняя динамика и инициатива Китая привели к тому, что крупнейшие политически ангажированные писатели Шанхая – тогдашней литературной столицы Китая – в марте 1930 года основали Лигу левых писателей Китая. Среди ее членов и основателей только «младшие» – Цюй Цюбо, Эми Сяо и Цзян Гуанцы, – уже знакомые нам как студенты КУТВ, какое-то время жили в СССР и знали русский язык. Впрочем, даже не зная русского, тяжеловесы Лиги, от Лу Синя, возможно важнейшей фигуры в современной китайской словесности, до Го Можо, впоследствии президента Академии наук КНР, и Мао Дуня, будущего министра культуры, переводили дореволюционную русскую и советскую литературу с японских, английских или французских переводов[117]. Как это было характерно для коммунистических организаций в третий, революционный, но отмеченный серьезным внутренним расколом, период Коминтерна (1928–1934), Лига вела полемику об «отклонениях», выступая против писателей и групп, которые легко могли бы оказаться ее союзниками[118]. Она распалась в 1936 году в ответ на политику Народного фронта, предполагавшую отказ от узких партийных объединений (МОРП остался под эгидой Коминтерна) в пользу более обширных союзов с социалистами и либералами против главного врага (в случае Китая – японского империализма). Однако на протяжении шести лет своего существования Лига левых писателей Китая объединяла сотни писателей и миллионы читателей, создав сеть сочувствующих ей издательств и журналов, таких как «Массовая литература» и «Пионер». Авторы, чей творческий путь начался в ту пору, продолжали определять ландшафт китайской литературы еще не одно десятилетие[119]. Выходивший в Москве на нескольких языках журнал «Интернациональная литература», одна из самых заметных площадок советской словесности, в 1935 году даже экспериментировал с китайской версией под редакцией Эми Сяо.

В Японии аналогичная организация пролетарских писателей возникла еще раньше. Всеяпонская федерация пролетарского искусства (НАПФ) возникла в 1928 году после слияния двух более ранних писательских объединений, к которым прибавились другие организации в сфере визуальной культуры, эсперанто и т. п. Первый номер ее главного ежемесячного издания, «Сэнки» («Боевое знамя»), вышел в мае того же года, к 1930‑му – на пике движения, впоследствии резко оборванного репрессиями, – достигнув тиража 30 000 экземпляров и познакомив японских читателей с классикой советской и мировой пролетарской литературы. Как мы уже видели, два японских пролетарских писателя, Кацумото и Фудзимори, узнав из немецкого журнала Linkskurve и американского New Masses о грядущей харьковской конференции, прибыли в Харьков, чтобы рассказать о состоянии японской литературы и принять участие в горячих спорах о стратегии мирового пролетариата, активно обсуждавшейся в Японии после их возвращения. НАПФ была не единственным объединением, поддерживавшим связь с другими пролетарскими организациями по всему миру. После того как в 1933 году в полиции под пытками умер молодой японский пролетарский писатель Такидзи Кобаяси, его повесть «Краболов» (1929) стала, благодаря многочисленным переводам левых издательств разных стран, самым, пожалуй, известным за рубежом произведением японской литературы[120]. В том же, что на русский язык эту повесть перевели только в 1952 году, нет ничего необычного: хотя Москва и была столицей республики советской словесности[121], она никогда не занимала ведущих позиций в этой литературной сфере, где многие связи шли в обход нее[122].

Советская культура и большевистская революция служили мощным, пусть и далеким, источником вдохновения, но на практике коммуникация НАПФ с МОРП и западными национальными организациями пролетарских писателей оставалась довольно ограниченной, если не считать краткого существования Берлинского бюро НАПФ в начале 1930‑х годов[123]. Среди представителей других стран главным собеседником НАПФ была Корейская федерация пролетарского искусства (КАПФ). Эти связи сложились еще до вынесенной на харьковской конференции «резолюции по японской литературе», согласно которой японские пролетарские писатели должны были направить ресурсы на помощь корейским товарищам, в результате чего НАПФ направила в Корею официальную комиссию и в 1931 году способствовала открытию филиала КАПФ в Токио. «Сэнки» с самого начала регулярно печатал произведения корейских писателей и письма корейских читателей[124]. Не исключено, что относительно слабые связи с МОРП или другими пролетарскими организациями обусловили большее идеологическое разнообразие (лейтмотив в самокритике этой организации) и даже помогли КАПФ объединить ряд ассоциаций в сфере литературы, театра, музыки и изобразительных искусств, причем в пору своего расцвета, с конца 1920‑х по начало 1930‑х годов, она выпускала несколько разных журналов одновременно[125].

Поскольку японское