От интернационализма к постколониализму. Литература и кинематограф между вторым и третьим миром - Росен Джагалов

Ил. 2.1. Хрущев с писателями из Объединенной Арабской Республики (Египет и Сирия) на приеме в честь членов Ассоциации писателей стран Азии и Африки в Кремлевском дворце. 1958 год. РГАЛИ

Советское государство подробнейшим образом задокументировало это событие: помимо опубликованного 523-страничного протокола конференции и «Ташкентских встреч» (1959) Ореста Мальцева, сборника чрезвычайно условных интервью с несколькими африканскими и азиатскими писателями, в архивах Иностранной комиссии Союза писателей СССР хранится множество газетных вырезок со статьями о Ташкентском конгрессе, опубликованными его участниками после возвращения на родину; тексты статей сопровождаются переводом на русский[141]. Подавляющее большинство этих текстов содержат в основном благодарности в адрес советских организаторов, но есть и несколько более критических заметок, написанных не столь дружелюбно настроенными в отношении Советского Союза авторами: они, как и следовало ожидать, пишут о попытках организаторов навязать участникам конгресса свою политическую повестку.

Ил. 2.2. У. Э. Б. Дюбуа, Ширли Грэм Дюбуа, Маджмут Диоп, Чжоу Ян и Мао Дунь на Конференции писателей стран Азии и Африки в Ташкенте. Октябрь 1958 года. Специальная коллекция и архив библиотеки Массачусетского университета в Амхерсте

Ил. 2.3. Монгольский писатель Цэндийн Дамдинсурэн (слева) и один из основателей советской бурятской литературы Хоца Намсараев на открытии книжной выставки в Большом театре имени Алишера Навои в Ташкенте. 1958 год. РГАЛИ

Ил. 2.4. Поэты из разных стран в неформальной обстановке – в доме писателя Гафура Гуляма в Ташкенте. 1958 год. РГАЛИ

Ил. 2.5. На многих делегатах были национальные костюмы, красивые и яркие, впечатлившие жителей Ташкента. Не каждый день на улицах Ташкента увидишь африканские бурнусы и индийские сари. На снимке: Усман Сембен и Маджмут Диоп направляются на заседание Конгресса писателей стран Азии и Африки. 1958 год. РГАЛИ

Ил. 2.6. Профессор Александр Зусманович и переводчица африканской поэзии Лидия Некрасова познакомились с молодыми африканскими писателями, которых прежде знали только по книжным или журнальным публикациям. Москва или Ташкент. 1958 год. Как и другие советские африканисты межвоенного периода, Зусманович преподавал на африканском отделении КУТВ, а затем провел несколько лет в лагере. РГАЛИ

Ил. 2.7. Цветы в их руках давно уже завяли, но дружба, завязанная в Ташкенте, продолжает цвести. Назым Хикмет с писателями из Индии, Грузии, Пакистана и Узбекистана в Ташкенте. 1958 год. РГАЛИ

Одну из критических статей написал Кришналал Шридхарани (1911–1960), индийский поэт, драматург и журналист[142]. В ней он рассказывает о своем соприкосновении с узбекской действительностью, с одной стороны, и об общении с другими афро-азиатскими писателями – с другой. И то, и другое носило несколько ограниченный характер, будучи опосредовано языковыми барьерами и неусыпным контролем советских гидов и переводчиков. У последних были свои представления о том, какие достопримечательности Шридхарани следует осмотреть, и они очень неохотно водили иностранных гостей в места, которые могли противоречить официальному нарративу о модернизации советской Средней Азии. Тем не менее Шридхарани был благодарен за возможность поговорить с писателями из других стран Азии и Африки. В статье, написанной им по возвращении из Ташкента, Шридхарани отмечает, что они, как и он сам, в курсе всех нюансов западноевропейских литератур, но никогда не говорили друг с другом. Восхищаясь Ташкентом, как и большинство участников, Шридхарани то и дело возвращается к смешению в нем знакомых восточных черт с чертами современного западного города:

Попросите настойчиво вашего вездесущего переводчика провести вас в старый город или даже в боковые улочки в сторону от асфальтированных аллей – и вы увидите хижины, сделанные из глины и покрытые соломой, и мечети, и даже чадру.

А люди! Улыбающиеся и гостеприимные, теплые и неофициальные, и непринужденные, как любой другой восточный народ. Здесь и там вы видите лица, бороды и костюмы, которые напоминают вам Кашмир, Дарджилинг или даже Бомбей[143].

Впечатление, произведенное Ташкентом на таких гостей, для советской стороны едва ли было непредвиденным или непреднамеренным. Именно с Конгресса писателей стран Азии и Африки началась история столицы Узбекистана как города-витрины, где советская власть стремилась удивить африканских и азиатских гостей зрелищем модернизированной Средней Азии[144]. С конца 1950‑х годов и вплоть до распада Советского Союза маршруты культурных делегаций из стран Африки, Азии и Латинской Америки в СССР часто пролегали именно через Ташкент, Алма-Ату, Самарканд и Бухару, в меньшей степени – Ереван, Баку и Тбилиси.

Ташкент и в самом деле служил воплощением двойственной, пусть и противоречивой роли, которую пыталось играть Советское государство, роли, по меткому замечанию Кристин Эванс, «сверхдержавы, демонстрирующей успешную модель развития, и одновременно величайшей страны третьего мира всех времен»[145]. Ташкент, как мало какой из крупных советских городов, олицетворял обе ипостаси. С одной стороны, африканские и азиатские гости останавливались в огромной, ультрасовременной гостинице «Ташкент», достроенной за несколько месяцев до их приезда. В речах на открытии конференции узбекские хозяева старались подчеркнуть успехи своей республики в борьбе с проблемами, знакомыми их африканским и азиатским гостям: бедностью, массовой неграмотностью, трудностями, сопряженными с построением многонационального государства. Они также превозносили советские достижения в сфере культуры: создание среднеазиатских литератур и возвышение фигуры писателя при советской власти. С другой стороны, советские организаторы планировали культурную программу так, чтобы местная среднеазиатская культура и исполнительские искусства занимали в ней центральное место. Поэтому иногда гостей возили в древние города Самарканд и Бухару (оба расположены в нескольких часах езды от Ташкента).

Интерес Шридхарани к увиденной им среднеазиатской культуре и одобрение советских достижений не помешали ему сетовать на однообразные речи, не всегда имевшие прямое отношение к литературе, или на то, что организаторы навязывают делегатам политические резолюции, составленные задолго до их прибытия. Поэтому для него, как и для многих других, подлинная ценность этой конференции заключалась не в резолюциях и плановом организационном росте зарождающегося писательского движения, а в личных контактах, установившихся между азиатскими и африканскими писателями, зачастую даже незнакомыми друг с другом, при том что европейскую литературу те и другие знали до тонкостей. Шридхарани добавляет, что эти встречи происходили не в главном конференц-зале, а в кулуарах[146]. Хотя не следует воспринимать рассказ Шридхарани как типичное описание впечатлений афро-азиатских писателей от ташкентской конференции – на каждую критическую газетную статью, подобную этой, в подборке найдется десяток исключительно хвалебных отзывов других участников, – он проливает свет на один из самых долгоиграющих и значимых конфликтов в истории Ассоциации писателей стран Азии и Африки: между авторами, видевшими тесную связь между литературой и политикой, и меньшинством, отстаивавшим независимость литературы; между навязываемой сверху официальной программой, разработанной советскими организаторами, и незапланированными встречами в коридорах, на улицах и в других пространствах.

В этой главе реконструируется история Ассоциации писателей стран Азии и Африки, ставшей не только ключевой площадкой для взаимодействия советских культурных ведомств с литературами обеих частей света, но и одной из главных литературных организаций третьего мира в эпоху холодной войны. Ассоциация стремилась выступать аналогом недавно основанного Движения неприсоединения, однако в данном случае ни о каком неприсоединении речи не шло: входившие в нее советские писатели из Средней Азии должны были наводить мосты между новыми (пост)колониальными литературами и советской словесностью постсталинского периода. В силу своих установок она составляла конкуренцию другим интернациональным литературным проектам эпохи деколонизации: Конгрессу за свободу культуры под эгидой ЦРУ, негритюду и другим культурным движениям третьего мира, не